Осторожно и бесшумно ступая по траве и стараясь не тревожить валежника, Лунег следовал за ней, прислушиваясь к тихой песне, что Эви напевала себе под нос.

– Здравствуй, красавица, – мягко обратился он к ней, когда лагерь остался далеко за спиной. Теперь никто не потревожит.

Девушка вздрогнула, едва не уронив пучок трав, который внимательно разглядывала, очищая от сухих иголок. Медленно обернулась, затаив дыхание.

Лунег улыбнулся, выходя на тропу, и руки в стороны развел, показывая, что нет при нём оружия и зла он в душе не несёт. Эви сделала шаг назад и в сторону стоянки глянула: не кликнуть ли помощь?

– Я не обижу, – ласково продолжил Лунег, приблизившись ещё. – Я помочь хочу. Знаю твою сердечную печаль, чувствую. И знаю, как сделать, чтобы милый тебе муж твоим стал.

Девушка нахмурилась, недоверчиво его разглядывая. Но мелькнуло по лицу сомнение: она чуть прикусила губу – стало быть, попали его слова точно куда надо было.

– Ты что ж, думаешь, не узнала тебя? Шамана зырянского. Ты на кой сюда притащился? – с напускной строгостью ответила Эви. – Сейчас как заверещу – все муромчане сбегутся. Ноги унести не успеешь!

Хороша память оказалась у девчонки, а вот он не помнил, чтобы  в они в пауле встречались. Молода она и глупа, да не совсем. Хотела бы, так давно шум подняла, а раз молчит, значит, ждёт, что гость незваный скажет. Нутро у неё крепкое, нрав упрямый. Коль надо, по головам пойдёт. Это только на руку.

– А может, не шаман я вовсе, а дух лесной, – вновь весело улыбнулся Лунег. – Посмотри, нет тут больше никого. Я один. Места кругом священные, силой опутанные. Вот и услышал я твои мольбы.

После многих лун, что точила его хворь, он и правда стал, верно, похожим на духа. Эви ощупала его взглядом с головы до пят. И веселья его фальшивого не разделила. Однако по-прежнему не торопилась кликать муромских мужей. И верно, раз Лунег нападать на неё пока не собирался и разговаривал по-доброму, то и надобности звать могучих воинов, знать, она больше не видела.

– Дух, как же, – хмыкнула девица, укладывая позабытый в руке пучок в туес. – Чего надо-то? И чем помочь можешь, болезный?

Лунег едва удержался от того, чтобы не скривиться от её небрежных слов. Вот же, а с виду и не скажешь, что на грубость с незнакомым ей человеком способна. Впрочем, какая разница?

Он достал из поясной сумы глиняный горшочек, огладил ладонью, как драгоценность какую.

– Вот. Это снадобье нужно подмешать в питьё тому, кого привлечь хочешь. А после делай с ним, что пожелаешь, – Лунег отдёрнул руку с зельем, когда Эви потянулась за ним. – Конечно, это не на всю жизнь. Но тебе станет легче его к себе привязать. Через образы, что он увидит, и через то, что под дурманом сделать успеет.

Вогулка кивнула и снова попыталась забрать у него горшочек. Он не отдал.

– У меня будет ещё одно условие. Половину снадобья ты подмешаешь сегодня Таскув. Вторая половина твоя.

Эви опустила руку.

– Ах ты ж мох лесной, бледный! Чего удумал, – воскликнула так громко, что показалось, в лагере муромчане точно услышали. – Чтоб я…

Она едва ногой не топнула от негодования.

– Не торопись, – спокойно прервал её Лунег. – Подумай, может, она мешает тебе? Стоит у тебя на пути? Все на неё только смотрят. Красота её да сила всех манит. Разве нет?

Девица фыркнула и повернулась было уходить. Но, сделав всего пару шагов, остановилась и бросила через плечо будто бы совсем безразлично:

– Она хоть не помрёт от него? От зелья?

Лунег только улыбнулся, сам подошёл и всунул ей в руку горшочек.

– Конечно, нет. Яд тебе я давать не стал бы. Отравы разные вы, женщины, и сами творить горазды.

Вогулка только губами покривила.

– А ты её не убьёшь?

Он сжал крепче пальцы Эви, холодные и влажные от страха.

– А тебе ли не всё равно станет? Я тебе помочь хочу. Дашь зелье своей зазнобе, а там я остальное сделаю – никуда от тебя не денется.

Девушка покусала губу, всё ещё сомневаясь. Лунег осторожно отпустил её руку, отступил, опасаясь всё же, что не станет она сестре вредить. Но Эви сильнее стиснула ладонь со снадобьем.

– Сегодня, говоришь, надо?

– Сегодня. И не позже. Пока люди с запада в обратный путь не пустились.

Вогулка спрятала горшочек в туес, среди трав и быстро пошагала к становищу. Лунег проводил её бесшумно – а ну как победит в ней любовь к сестре? Выкинет шаманский подарок по дороге. Но девица уверенно дошла до своей палатки, быстро отговорилась от матери да и скрылась внутри. Теперь только ждать.

Лунег заметил, как Таскув, стоя у далекой ели, о чём-то говорит с молодым муромским воином.  Почувствовал, как полыхает ревностью сердце охотника, который тоже это увидел. Ничего, скоро они избавятся от тревожащей души шаманки. Скоро она вся будет принадлежать лишь ему.

Ночь всех рассудит.

Лишняя вынужденная ночевка в седловине Ялпынг-Нёра не обрадовала воинов. Но они мирились с этим, обрадованные тем, что Таскув снова пребывала в здравии. О своих странных ощущениях на Ойка-Сяхыл она не стала никому говорить: и сама не была уверена в том, что случилось. Может, просто переоценила свои силы, не рассчитала, а потому выплеснула больше, чем нужно. Кто знает? Таких сложных ритуалов она ещё ни разу не проводила. Да и правду сказать, к Мир-Сусне-Хуму обращалась впервые. Но теперь она невольно чаще оглядывалась, словно ожидала увидеть кого-то за ней наблюдающего.

Вогуличи позабыли обо всех упреках и надзоре, только и окружали её весь вечер заботой. Елдан после охоты принес самый мягкий кусочек оленины. Сегодня он даже Унху от неё не гнал. Евья, как сумерки упали на лагерь, накрыла колени подопечной меховым покрывалом. А Эви принесла испить приготовленного ею отвара – чтобы лучше ночью спалось и телу лучше отдыхалось. Таскув не знала даже, куда себя деть от смущения и благодарности.

Мало-помалу все начали расходиться спать. Отомаш со Смиланом, сидя неподалеку, обсудили планы на следующий день: теперь к остякам надо поворачивать. А Таскув позаботится, чтобы княжич помощи всё же дождался. На воеводова сына она и взгляда лишний раз не поднимала: Унху беспрестанно за ней следил, точно она успела чего скверного натворить. Глупый. Но когда охотник в столь скверном расположении духа, лучше не злить его ещё больше: доводов разума он всё равно не послушает. Да к утру остынет – так всегда случается.

Таскув засиделась у огня, позабыв в руках деревянную кружку, из которой уже давно выпила весь отвар. Очнулась и поняла, что, кроме дозорного, вокруг никого не осталось. А уж как она с остальными на ночь прощалась – совсем вспомнить не могла. Что за напасть: никак отголоски ритуала на Ойка-Сяхыл. Осторожно пробравшись в палатку, где уже давно спали Эви и Евья, Таскув устроилась на лежанку, но как бы тепло ни куталась, как с боку на бок ни вертелась, а уснуть не могла. Набылась видно, в беспамятстве, и тело теперь противилось излишнему отдыху.