Конечно, мне, человеку из страны революционных миграций, такое постоянство трудно представить. У нас-то в России: заселение Поволжья, заселение Урала, заселение Сибири, заселение ГУЛАГа. Народ гурьбой пер то на целину, то на БАМ, то в Москву. А тут пятьсот лет подряд на одном и том же месте! И не соскучились?!

— Меня двадцать лет осаждают родственники пропавших детей. Я молчу уже о родителях Ханса и Гретель! Бернхард и Гудрун Райнер. Бернхард Райнер до сих пор занимает высокий пост в городском самоуправлении. Влиятельный человек, способный причинить много неприятностей своим недоброжелателям.

Крюкль замолкает. Он тяжело дышит. Возраст. Использую его изнеможение и задаю вопрос:

— И что же вы хотите от меня?

Бывший комиссар не спеша достает из кармана пачку сигарет, зажигалку, вопросительно смотрит на меня. «Да ладно, кури уж!»

Он закуривает, со вкусом затягивается, протягивает пачку мне. Я отрицательно качаю головой. Не курю.

— Я хочу, чтобы вы помогли несчастным родителям погибших детей.

— И вам, — в тон ему добавляю я.

— Да, и мне! Если удастся доказать, что именно Беа совершила преступление, представляете, какой разразится скандал?

— А вам-то зачем скандал?

Крюкль яростно машет зажженной сигаретой у меня перед носом. Невольно ставит дымовую завесу между собой и мной. Голубые клубы рассекает злобное карканье:

— Мне не дает покоя мысль, что настоящая убийца ускользнула от правосудия и сейчас тихо покоится на монастырском кладбище!

Нудная турецкая пентатоника и похожий на пингвина бывший комиссар Крюкль начинают действовать мне на нервы.

— Какой вы, однако, мстительный человек, — устало замечаю я.

— Вы что, не любите детей, герр Росс? — обижается Крюкль.

Я вздыхаю. Машинально барабаню пальцами по столу. На моем тайном языке это означает: «Эй, комиссар в отставке, пора по домам, чучело!»

— Вы не правы, герр Крюкль. Я люблю детей, женщин, собак и симпатизирую слабоумным и полицейским.

Похоже, начинаю хамить? Утомившийся Крюкль ставит вопрос ребром:

— Так вы поможете мне? Вы не выглядите человеком с деревяшкой вместо сердца, герр Росс. Подумайте, сколько страданий испытали родители пропавших детей. Двадцать лет страданий!

Ну и что же мне делать? Совершенно необязательно, что Кальт поведает мне какую-то жуткую тайну. «Мир принадлежит оптимистам, пессимисты — всего лишь зрители». Это сказал Франсуа Гизо. Я не знаю, кто такой Франсуа Гизо, но его слова запомнил. Я всего лишь зритель на этом маленьком участке Яви. Недолгий зритель. Сам скоро собираюсь отчалить в Навь.

— Дайте мне время подумать, герр Крюкль. Как вы знаете, я уже был у Кальта и отказал ему. Плохое начало не к доброму концу. Я не уверен, что он не переменил свое решение.

Квадратный рот Крюкля недовольно кривится. Видно, что он очень недоволен моими словами, но ничего не поделаешь — я хмуро смотрю ему прямо в очки. Человек-пингвин неохотно кивает.

— О’кей, герр Росс. Только думайте скорее.

По знаку Крюкля кельнер выкатывает нам счет за посидеть-поговорить. Ого!

Вечером сижу в состоянии плазмы перед компьютером — устал. Крюкль из меня выпил всю кровь. Гнус. Хуже фрау Половинкин. С улицы гремят колокола, а из темной кухни с ними пытается соперничать Фредди Меркюри. Тоже уже покойничек, кстати. Как все-таки научно-технический прогресс перемешал Явь и Навь! Теперь мы слушаем песни мертвецов, видим их улыбки в телевизоре, выслушиваем их мнение. Живые, мертвые — все перепутались между собой. Часто и не знаешь, жив ли этот человек, который смеется с экрана. Может, его давно уже черви съели? И наоборот. Что значит наоборот? Сам-то понял, что сказал?

Вспомнил своих призраков. Интересно, дети с того света просят, чтобы их нашли? Или эти видения означают, что мой личный конец света уже близок? В окно стараюсь не смотреть — вдруг снаружи кто-то прижмет бледное жуткое лицо к темному стеклу? Я же прямо в кресле обделаюсь. Маринка бы точно умерла со страху. Но я-то мужик!

Вздрагиваю от телефонного звонка. Сначала каменею, потом судорожно цепляю мобильник. Это звонит Катя — женщина, у которой кот без имени занимает мысли и наполняет сердце.

— Халло! Как ты там?

Как я здесь?

— Норма! Баня, пойло, девки! Шутю.

— Я звонила тебе днем, ты не ответил. Где мышковал?

— В одном кебаб-сарае. Проблема навязывалась. Так, ничего серьезного.

Катя смеется. Она вообще смешливая, если ситуация не затрагивает интересов кота.

— Проблема отвязалась?

— Надеюсь.

Пообщались. Иногда Кате становится одиноко, даже несмотря на кота. Хочется услышать человеческий голос, а не кошачье мявканье. Редко, но бывает. Тогда Катя звонит мне.

А вот Марина больше не звонит. Видимо, хороших новостей нет, а плохими она делиться со мной не хочет. Агафон тоже пока не появляется в Интернете. Пересекает бурное море знаний. С бестолковым папой на борту.

И Лана не перезвонила. Тогда ладно. Колокола уже со мной попрощались до завтра — спят. Компьютеру тоже пора отдыхать. В черном небе белеет осколок луны.

Рольставни опустить!

Среда, десятое октября. Торжественный подъем рольставен. Смотрю на календарь. Как быстро летит время! Треть жизни, отпущенной мне самим собой, уже пролетела. Скудный завтрак Робинзона Крузо: йогурт, яйца, кофе, Эйс оф Бэйс, пробки на дорогах. Смотрю в окно. Что-то неладно на свете. Земля больше не крутится? Нет, это дождь кончился. Обессилевшее солнце еле светит. Наш Городок распух от излишка влаги. У меня, видимо, тоже повышенная влажность мозга, иначе я бы вчера столько времени не потратил на бредни старого полицая. Герр криминалькомиссар спятил на пенсии от безделья. Все, кроме него, ясновидящего пингвина, ошиблись! Судьи, прокуроры… Система дала сбой. Теперь Крюкль предлагает мне исправить систему. Как же, размечтался!

Пока я мысленно расправляюсь с планами Крюкля, утренний прием пищи заканчивается. Что теперь? На посиделки к «компу»? Однако искать решение не приходится — верещит звонок в дверь. У нас такой нервный звонок — верещащий.

На пороге — незнакомая пожилая пара. Он — крупный, солидный господин в очках и шляпе, она — маленькая седенькая старушка в очках и шляпке.

— Халло!

— Халло!

— Герр Росс? Извините за вторжение, но нам очень нужно с вами поговорить!

Господин нервно мнет в руках полосатый зонтик. Волнуется. С зонтиком, а дождя-то нет!

— С кем имею честь?

— Бернхард Райнер, а это моя жена Гудрун. Вы, наверное, уже слышали о нас?

Еще бы! Все понятно. Это проделки отставного комиссара полиции. Натравил на меня бедных родителей пропавших детей. Наверное, внушил надежду. Вот свинья!