Лана глушит кроссовер на площадке возле белого двухэтажного дома с высокой черепичной крышей. Рядом с «Кашкаем» у стены стоит большой жилой автоприцеп-кемпер, или, по-немецки, «вонваген». Справа от нас вход в дом — ступеньки спускаются вниз, к красивой двери с оконцем и блестящей металлической ручкой.

— Это к мужу. Нам налево, — тянет меня за локоть Лана.

Разворачиваюсь. Смотрю. Слева каменная лестница ведет сразу на второй этаж.

— Я занимаю второй этаж и спальню под крышей. У мужа остался первый этаж. В подвале прачечная и сауна — пользуемся по очереди, — информирует меня Лана, пока мы поднимаемся по высокой лестнице.

На правах гостя располагаюсь в гостиной на скользкой коже длинного углового дивана. Лана включает мне телевизор и скрывается в кухне. Пошуршать.

Гостиная говорит о своей хозяйке больше, чем автобиография. Нарядная, с претензией на изыск. Девчачья такая гостиная. Дорогие цветные шторы. Чудовищный телевизор. Колонки кинотеатра в четырех углах. Журнальный столик перед кожаным диваном. Ничего лишнего. Дорогой минимализм. Пестрое скопище безделушек на полке. Длинные глиняные египетские кошки возле телевизора. Ага, кошачья тема присутствует! Черные африканские маски на стене. Напротив бесстрастных масок яркие пятна натюрмортов. Голубые, желтые, розовые, кремовые. Настоящее масло. Судя по подписям в углах картин, подлинники. Фамилии художников мне ни о чем не говорят. Не Шагал и не Пикассо.

Лана в белом кружевном переднике выглядывает из кухни. Миссис Хадсон и Шерлок Холмс…

— Ты не против, мурзичек, если мы поужинаем в гостиной?

Я не против. Лишь бы побыстрее.

Женщина-кошка вносит поднос, уставленный тарелками, и ставит его на журнальный столик. Снимает передник. Выключает телевизор и включает тихую музыку: Боб Экри «Sleep Away».

— Будем вино?

Вино так вино. Почему бы и нет?

Лана приносит темную бутылку, фужеры, штопор. Откупориваю, наливаю до половины.

— Это домашнее сицилийское вино, — объясняет она, хотя я не спрашивал. — Я отдыхала там летом.

— И как?

— Так себе. Море в июле было холодным. Но вино, правда, хорошее.

Я поднимаю свой фужер. Лана следует моему примеру.

— За что пьем?

— За знакомство! — улыбается она хитрой кошачьей улыбкой.

Делаем несколько глотков. Вино терпкое, вяжущее. Не знаю кто как, а я такое люблю. Едим. Мясная нарезка, сыры, салаты… Про фаршированные перцы даже не вспоминаю. Вино слегка ударяет в голову. Клин клином вышибают. Пьем по второму фужеру. Вдруг Лана жалобно бормочет:

— Меня нужно пожалеть — меня избаловали!

— Ты о чем? — вопросительно смотрю на нее. Видимо, вино ударило в голову не только мне.

— Я привыкла к мужскому вниманию. К комплиментам, конфетно-букетной осаде! А ты ко мне относишься так, как будто я не женщина, а всего лишь прокладка между сиденьем и рулем «Ниссана»!

Я удивлен. Вижу — она действительно огорчена. Вот дурочка! Двигаю тело к ней ближе. Лана поворачивает лицо ко мне. Ее пухлые губы обиженно дрожат. Сейчас она похожа на маленькую девочку, у которой забрали любимую куклу. Я теряю себя в тумане из нежности. Или в тумане из ее духов? А может, это я дурак?

Я целую эти обиженные губы. Касаюсь их легко-легко. В ответ получаю настоящий страстный поцелуй. Ланины губы долго и умело ласкают мои, ее горячий язык проникает в мой рот и вызывает во мне любовь к жизни. Мой член твердеет. Лана уже знает об этом — ее рука ласково несколько раз прокатывается по нему. Эта кошка умеет завести мужчину. С ней самый безнадежный импотент почувствует себя половым гигантом.

— Хочешь заняться сексом? — хрипло спрашиваю я.

— Лучше придумай другой вопрос, — лукаво улыбается Лана. — Я не занимаюсь сексом. Я в нем живу.

Кто бы сомневался!

— Наелся? А теперь, десерт, мурзичек. Только для тебя.

Она встает и тянет меня за руку. Подчиняюсь, а что мне делать? Отправляться домой к перцам? Я почему-то уверен, что сегодня дома мне приснится кошмар. Опять призраки полезут из стен. Не могу оставаться один! Лучше уж Варфоломеевская ночь с Ланой.

Спальня на чердаке — просторная светлая комната с бескрайней кроватью в центре. Сексодром. Шкаф для одежды, пара прикроватных тумбочек, книжная этажерка. Пока Лана в душе, опускаю рольставни. Стараюсь это делать как можно тише. В некоторых домах жильцы специально договариваются опускать рольставни одновременно, чтобы их шумом не мешать друг другу. Такое правило. Не знаю, как у них здесь, в Даме. Ну вот. Теперь ритуал соблюден. Только колоколов при этом не слышно. Видимо, отсюда церковь далеко — звон не долетает.

Высокая, совершенно обнаженная фигура появляется в спальне и ныряет ко мне под одеяло. Я чувствую тепло и нежность Ланиного тела. Чувствую ее требовательные руки. Хочу! Хочу!! Хочу!!!

— Я сегодня тебе буду мстить, хрюнтик, за то, что ты заставил меня скучать! Это будет самая мстительная месть! Эротодраматичная и непристойноофигительноразвратная!

Боже! Я рывком сбрасываю одеяло на пол, грубо заставляю Лану встать в коленно-локтевую позу и врываюсь в нее. Африканская страсть — невинное подглядывание за девочками в туалете детского сада по сравнению с тем, что я сейчас испытываю. В этой спальне какой-то сумасшедший разгул похоти. Еще минута, и я больше не могу сдерживаться…

Когда все заканчивается, я с ревом попавшего в ловушку хищного зверя откидываюсь на подушку. В истоме лежу на спине, душистая голова Ланы на моем плече. Еще успеваю услышать мягкое мурлыканье: «Вот оно, бабское счастье. Мурррр…» — и проваливаюсь в чернильную пропасть. Брык, и все!

До утра никаких кошмаров, привидений, исчезнувших детей. Но вытаскивает меня из чернильной пропасти не кто иной, как пропавший человек-пингвин. Тоже мне, потеря потерь! Мобильник греется от его нетерпения. Крюкль непременно хочет знать все подробности моей вчерашней встречи с Алоисом Кальтом. Своим любопытством он временно заменяет Лукаса.

В спальне я один. Слышу шум льющейся воды за стенкой. Лана, видимо, в душе, смывает с себя вчерашние впечатления. Рассказываю Крюклю про свой визит к «Баварскому монстру». Слышу в телефоне возбужденное карканье:

— Значит, Кальт все-таки признался, что это Беа убила Ханса и Гретель? Я же с самого начала знал, что убийца — его стерва!

Никак не пойму злорадной радости Крюкля. Ну, знал, ну, прав, и что? Что уж сейчас-то волноваться? Или человек-пингвин вожделеет почетную грамоту «Лучшему полицаю миллиарда населенных миров»?

— А куда она дела тела?

— Этого Кальт мне не сказал. Надеюсь, что в следующий раз расскажет.

— Мои поздравления, герр Росс! Хорошая работа. Еще немного надавить на старого ублюдка, и трупы детей будут найдены.