– Я тут подумал, мне не нравится твоя дружба с братьями Кинг, – папа проводит пальцами по волосам, убирая их с лица.

– Ну, мне кажется, не тебе решать, с кем мне общаться или дружить. Мы об этом говорили в том году, – я помню, как обсуждали эту же тему, и, собственно, почему я уехала, тогда мне казалось это неправильным – продолжать жить, как есть, видеться, говорить на разные темы.

– Понимаешь, я боюсь очередных происшествий, – он теребит носок на своей левой ноге, раздражающе щелкает резинкой.

– На тот момент это было лучшим решением. Сейчас ситуация изменилась, ты сказал учиться жить в обществе. Решать свои проблемы по мере поступления. Так я и поступила. Что тебя в итоге не устраивает? – подтягиваю короткие рейки и склеиваю их клеем по краям.

– Меня не устраивает то, что, возможно, ты наделаешь ошибок, сама того не замечая, – он повышает голос.

– Вспомни, что ты говорил мне то же самое год назад. И я согласилась, что ты прав. Обычно я отстаиваю свою точку зрения. Ты убеждал «не жалей», сказал «ошибку надо исправить», и именно ты сказал «нам сейчас это не нужно», – с силой нажимаю степлером на дерево. Скрепляю рейки между собой. – Я сделала, как ты считал правильным. Послушала твоего взрослого совета. Больше мне не нужно твоё родительское слово. Не нуждаюсь в этом. Научена горьким опытом.

– Сосредоточься на мне, меня раздражает, когда ты занята параллельно ещё чем-то, – я отталкиваю от себя клей и стекло, смотрю ему в глаза. – Вот так лучше. Я хочу как лучше для тебя. Они втянут тебя снова.

– Не они, а он. Не надо всех ровнять, братья абсолютно разные. К тому же ты был очень вежливым, когда отпускал меня на ужин. Что же ты не высказал ему, что их семья не подходит твоей дочери? – выпячиваю вперёд подбородок и становлюсь его прямым отражением. – Тебя не устраивает, что они из простой семьи?

Папа соскакивает, задевает край рейки, и она хрустит под его ботинком, пододвигаю все к себе и сжимаю губы, чтобы не ляпнуть лишнего.

– Да мне плевать, из какой семьи будет твой… – я поднимаю брови и жду, как же он это назовёт, – парень, избранник.

– Тогда что? Мы же вроде как решили, что оставим все в прошлом и не будем на него ориентироваться. Хантер не единственный виноватый, мне так кажется, – скрещиваю руки на груди, у меня двойная защита от его нападок.

Папа останавливается около искусственного камина, упирается лбом в гипсовый выступ и молчит. Я могу подойти к нему, попросить прощения. Но по истечению времени я понимаю, что поступила неправильно. По крайней мере, в этом у меня был отец, как «помощник».

– Я не хочу потерять тебя, как твою маму, – теперь его голос спокоен. – Может я и был не прав, но это было только для тебя. Он мог убить тебя.

– И я это ценю, как с мамой у меня теперь точно не произойдёт. Поэтому не переживай и дай мне возможность самой впредь принимать решения без давления. Разве не этому ты меня учил? – он проходит мимо меня, это второй подобный разговор. Пока что мы оба не принимаем точку зрения друг друга. Да и наверно не сможем. По-своему, именно он был катализатором в момент, когда я испугалась. Расстроено пытаюсь зажать дерево скобами, и стекло ломается в моих руках, из глаз брызгают слезы, сжимаю зубы и тихо плачу. Приставляю одну руку ко рту, вторую – к груди, а затем к животу. От мелких порезов оставляю капельки крови на моей кофточке, белая ткань словно очерчивает то, что я сделала прошлым летом. Эта боль никогда не пройдёт. Папа выходит из комнаты, больше не произносит и слова.

– Уиллоу, – в гостиную заходит обеспокоенная Леони, тут же оседает на колени и прижимает мою голову к своей груди. – Что же ты? Не плачь, – она убирает мою руку от живота, и охает. – Ты порезалась? – задирает мою кофту и проверяет кожу, я показываю указательный и большой палец. – Напугала, подожди, принесу бинт.

Леони соскакивает и бежит в ванную комнату, я слушаю, как она перебирает стеклянные сосуды, хлопает дверцами, и звук её домашних тапочек пересекает коридор. Очень аккуратно она заматывает мои раны, вытирает слезы и снова садится передо мной.

– Что произошло у вас с Робертом? – упираюсь лбом в её плечо, набираю полную грудь воздуха, затем выдыхаю. – Только не говори, что вы снова обсуждали…

– Аборт, – я всхлипываю. – Называй все своими словами. Нет, он хочет контроля. Высказывает свои предпочтения в общении. Ты ведь знаешь меня, чем упорнее он будет настаивать, тем быстрее я сдамся.

– Это не в стиле твоего папы, он всегда идёт тебе на встречу, – Она убирает мокрые пряди с моего лица.

– Не в этом случае. Мы постоянно возвращаемся к моему аборту, к моменту, как он настаивал, что так будет лучше. И я не виню его, была слишком испугана, чтобы соображать. А Хантера не было рядом, он испарился, – отворачиваюсь от неё, мне стыдно за нас.

– Я знаю это чувство, ты пытаешься не винить их двоих, но получается, что не можешь смириться с тем, что сделала, – Леони вытирает мои щеки тыльной стороной руки.

– Я боюсь, что в итоге лишилась возможности материнства из-за страха отца, что умру во время родов. Но ведь я не моя мама, у меня нет её болезни. Знаешь, сколько раз я просматривала в интернете похожие истории? Летальных исходов было очень много, у неё не было шансов, может она не обратилась вовремя. Я бы не пропускала ни одного приёма, и пусть Хантер не захотел бы общаться с ним, пусть стала бы матерью-одиночкой и не важно, что заканчивала ещё школу. Но это чувство потери и страх. Он меня одолел, я впадаю в ступор каждый раз, когда вижу моего бывшего парня. Делаю какие-то глупости, говорю ему всякую ерунду. И терплю от него все это, – показываю на волосы. – Но самое обидное то, что мой папа не перестаёт напоминать мне о том, как «МЫ избавились» от «ненужного ребёнка», по его мнению.

Она в неверии смотрит на меня, громко хлопает входная дверь, отчего мы обе вздрагиваем, отец все это время слушал.

– Он так его назвал? – Леони закусывает щеку изнутри, отворачивается. Потом начинает собирать осколки. Она так делает, когда очень сильно расстроена и готова плакать. – Не могу поверить, что он так сказал, – она всхлипывает. – Ведь я тоже прошла все это. Если бы не мой аборт, я бы стала мамой. Столько уколов, эко, все эти дрянные процедуры. Он сам сколько раз пытался заставить мою матку работать, что мы только не пробовали. Это ужасно.

Она удерживает осколки в своей кофте, встряхивает ими, завязывает узелок и встаёт.

– Пойдём, – настаивает она, передвигаюсь за ней следом. В ванной она включает холодную воду и заставляет меня умыться. Затем все так же за руку ведёт на кухню, выкидывает осколки, на какое-то мгновение застывает над пустой раковиной спиной ко мне. Её плечи напрягаются, она качает головой и оборачивается. Слезинки блестят в глазах, отчаяние, написанное в них, практически такое же, как и у меня.

– Я не буду давать тебе советы, как поступать с мальчиком Кинг, но одно могу сказать: не вини себя. Твой папа чувствует эту вину, она его будет грызть изнутри. Но он тебя любит, жаль только, что я на тот момент сама находилась в больнице. Если бы я знала, как на самом деле все происходит, этого не случилось бы. Я не позволила бы ему поступить так с вами. Сейчас слишком расстроена, и не могу тебе рассказать как все произошло. Но у твоей мамы было слишком много проблем. Так получилось, что твой отец успел только перерезать твою пуповину, когда она уже умерла. Это сиротство для ребёнка, горе для супруга и всех близких. Роберт винит себя в её смерти, и ты для него, как ангел, явившийся в её обличье. Он прекрасно знает, что причины смерти при родах могут быть любыми, но результат один: человека уже не вернуть, – трясущимися руками она наливает мне полный стакан молока и пододвигает овсяные печенья с шоколадом. – Он забыл единственное правило, которым он жил до этого момента, что его страх смерти из-за зачатия или при родах не должен стать причиной бездетности! Прости, мне необходимо время побыть одной. Позови Винни, сходите в кино или кафе, – трясущимися руками она ищет свой бумажник, кладёт его передо мной, сжимает мою ладонь с зажатой в ней печенькой. – Причина не в мальчишке и не в тебе, запомни это.