что в течение суток должна была начаться война между Петербургом и Новгородом, а я никак не мог этому помешать. Я понимал, что это не в моих силах, и я не виноват в том, что должно произойти, но легче от этого не становилось — я очень не хотел, чтобы начиналась война.

Уйдя в тренировку с головой, я перестал следить за временем. Прислуга обещала предупредить меня, когда приедет бабушка, а раньше покидать арену смысла не было — разве что, если совсем устану.

— Ничего не получится, — раздался за моей спиной голос Дьяниша в тот момент, когда я в очередной раз безуспешно пытался создать при помощи магии воздуха и воды невидимый ледяной меч.

Это было очень сложное заклятие, как я ни пытался его изучить, всегда получалось на выходе не пойми что: меч был или идеально прозрачный, но хрупкий как тончайший лёд, или им можно было рубить камни, но прозрачность при этом оставляла желать лучшего. Наставник всегда говорил, что до пятого магического уровня можно и не пытаться освоить этот навык, но я не сдавался.

— Я знаю, нужен пятый уровень, — сказал я. — Но когда я тренирую заклятие, которое мне пока недоступно в полном объёме, я прямо чувствую, как мой уровень пытается подняться, чтобы осилить это заклятие.

— Хороший способ, — согласился Дьяниш. — Иногда он работает. Но сейчас дело не в уровне. Я чувствую в Вас сомнение, князь. Сильное сомнение, явно несвязанное с попытками изучить это заклятие. В таком состоянии заниматься не стоит. Лучше сделайте пробежку по лесу.

— Ещё с утра сделал.

— Тогда помедитируйте. Тренировать заклятия в таком состоянии бесполезно.

— А как же реальный бой? Там тоже бывают и сомнения, и куча других неприятных эмоций. Но ведь приходится драться несмотря ни на что.

— Приходится! — улыбнувшись, сказал наставник. — А когда приходится, то, как правило, побороть растерянность и сомнение помогают гнев и ярость. А на тренировке они Вам не помогут. Так что не мучьте себя, князь, толку от занятий в таком состоянии будет очень мало.

— Пусть мало, это не страшно. Мне надо чем-то себя занять, пока не приехала бабушка.

— Она приехала час назад.

— А сколько сейчас?

— Начало первого.

Выходит, я не заметил, как прозанимался больше трёх часов.

— Её Светлость ждёт вас к обеду в час тридцать, — сказал Дьяниш. — А невидимый меч имеет смысл тренировать хотя бы с шестого уровня. Раньше — бесполезно.

«Это мы ещё посмотрим», — подумал я и отправился в свою комнату, до обеда надо было принять душ и переодеться.

В обеденный зал я пришёл одновременно с бабушкой. Княгиня Белозерская выглядела, как всегда, безупречно и при виде меня улыбнулась.

— Добрый день! А я Вас потерял, — сказал я, надеясь, что бабушка расскажет, где она была, прямо спросить её об этом я постеснялся.

— Здравствуй, Рома! Это ты так тонко спрашиваешь, где я была? — поинтересовалась бабушка, улыбнувшись ещё сильнее, от неё ничего нельзя было скрыть.

Мы сели за стол, и я честно сказал:

— Такой наглости я себе позволить не могу — спрашивать, где Вы были, но если это как-то связано с поисками адвоката деда, то я буду очень рад, если Вы мне об этом расскажете.

— Связано. Теперь пока я не найду этого поганца, всё будет с ним связано.

— А почему Вы назвали его поганцем? Что-то узнали о нём?

— А кто он? — удивилась бабушка. — Спрятался где-то, а я теперь должна тратить на него силы и время.

— Простите, что втянул Вас в это всё.

— В это всё нас всех втянул Костик, — резонно заметила бабушка. — А мы с тобой лишь расхлёбываем. Точнее, пытаемся это сделать. Я навела справки об этом Дроздове Климе Георгиевиче, адвокате твоего деда. Он покинул Петербург примерно через два месяца после гибели Костика, раздал кучу интервью, а потом исчез.

— А его могли убить? — спросил я.

— Почему бы и нет? Могли. Но не в России. Потому что из России он успешно выехал. То ли в Испанию, то ли в Каталонию, сейчас этот момент выясняют. Я подключила к его поискам всех, кого только могла, но дело это небыстрое.

— Я понимаю.

— Если он жив, а мне почему-то кажется, что жив, то его найдут. Обязательно найдут, здесь можешь не сомневаться. Но сам понимаешь, до окончания ультиматума такое чудо не случится. Тем более мало его найти, надо ещё этого Дроздова поймать и притащить сюда. Поэтому, если твой отец всё-таки решит развязать войну, мы не успеем до её начала.

— Он её развяжет, — сказал я. — Вчера я с ним встречался. Отец настроен решительно. Правда, я не понял, когда истекают эти три дня. Если день вручения ультиматума считается, то, получается, уже сегодня в полночь.

— Думаю, что считается. Но плюс-минус один день тут роли не играет, я чувствую, мы не одну неделю будем этого адвоката искать. Каталония не маленькая, Испания тем более, а на высоком уровне друзей у меня там нет.

— Я готов ждать. В любом случае ничего другого не остаётся, это наш единственный шанс хоть когда-нибудь остановить войну.

— А вот тут, боюсь, я тебя расстрою, — сказала бабушка и неожиданно спросила: — Знаешь, чем я вчера занималась весь вечер?

— Нет, — ответил я, хоть и понимал, что это был риторический вопрос.

— Я отсмотрела все интервью Дроздова и все его выступления, что попали на видео. Все до единого. Я много думала и боюсь, что выводы, которые я сделала, тебя не порадуют и охладят твой пыл.

— А Вы со мной поделитесь этими выводами?

— Конечно. Иначе зачем я завела этот разговор? — улыбнувшись, сказала бабушка. — Несколько раз Дроздов выступал вместе с Колей. Одно интервью они давали вместе. Я уверена, они и наедине много общались. И знаешь, какой вопрос меня сейчас волнует больше всего? Почему Коля не раскусил враньё адвоката, если тот лгал? Дроздов ведь неодарённый, а у твоего отца уже был тогда третий магический уровень. Он просто не мог не заметить, если бы адвокат попытался его обмануть.

— Вы хотите сказать, отец знает, что Дроздов всем лжёт? — спросил я.

— Либо так, — ответила бабушка. — Либо адвокат не лжёт, и Костика убил Романов или кто-то по его приказу. Вариантов всего два, и, к сожалению, ни первый, ни второй не оставляют нам шансов, остановить войну. А третьего варианта я не вижу. Ну не верю я, что Коля при тесном общении с адвокатом не смог почувствовать лжи.

— Я тоже в это никогда не поверю, — сказал я. — И Вы правы: если отец знает,