– Ну-ну… А где же ключ-то?

– Минуточку… Я должна досказать. Он все продумал, подождал, пока Полежаева заснет, потом пришел, убил ее, ушел и сам за собой запер дверь.

Крюков посмотрел на часы.

– Пожалуйста, дайте мне ключ и давайте расстанемся.

– Вот он, – Дайнека протянула ему ключ. – Между прочим, вы его не нашли.

– Премного вам благодарен, – следователь откланялся, собираясь уйти.

– Это не Цыбин, – повторила она.

Он безэмоционально парировал:

– Суд разберется.

Крюков открыл дверь и вдруг отступил назад. На пороге стоял Людмилин отец.

– Кто вы? – спросил он.

– Следователь Крюков.

Вячеслав Алексеевич зашел в квартиру и плотно прикрыл за собой дверь. Сдерживая себя, тихо заговорил:

– Как вы смели прийти к моей дочери?

– Папа… – нерешительно встряла Дайнека.

– Молчи! – одернул ее он и приказал Крюкову: – Отвечайте!

Следователь стоял, потупив глаза. Потом поднял взгляд и спокойно ответил:

– Не надо приказывать. Вы здесь не начальник.

– Это мой дом! – гаркнул Вячеслав Алексеевич.

– Никто этого не оспаривает. Ваша дочь сама пригласила меня сюда.

Вячеслав Алексеевич грозно навис над Дайнекой:

– Это так?

Она кивнула.

– Он здесь ни при чем. Я – сама.

– Вот оно как… – Вячеслав Алексеевич взглянул на Крюкова. – Попрошу вас уйти.

– С большим удовольствием, – произнес тот и вышел за дверь.

С утра в подъезд, где велись съемки, затащили какой-то старый диван, оттуда вынесли шифоньер. Каждый день что-то происходило. Старуха из квартиры на первом этаже дежурила у окна, и как только кто-нибудь проходил, молниеносно выскакивала к входной металлической двери, выбивала из-под нее камень и, будучи научена опытом прошедшей недели, уносила его с собой.

«Сколько же у нее скопилось камней?» – подумала Анастасия Петровна.

Она не одобряла действий злобной старухи. По ее мнению, не нужно мешать работе людей, которые снимают кино для таких, как она, много лет прикованных к инвалидным коляскам, для той же злобной старухи.

«Уж лучше бы телевизор смотрела, чем гадости вытворять».

Анастасия Петровна чуть переместилась, чтобы лучше видеть окна квартиры, где снимают кино. Какой-то мужчина закрывал окно плотной тканью. Так уже делали, и не раз. По-видимому, для того, чтобы днем снимать вечерние сцены.

Анастасия Петровна перевела взгляд и увидела девочку, что жила одна в квартире на втором этаже. Она сидела на диване с каким-то мужчиной. Приглядевшись, Анастасия Петровна узнала ее отца.

«Слава богу, явился. Матери-то, видать, нет».

Зазвонил телефон. Старуха крутанула колеса и, подъехав к тумбочке, взяла трубку.

– У телефона.

– Галкина Анастасия Петровна?

– Я, – неуверенно сказала старуха.

– Следователь районной прокуратуры Иванов.

Анастасию Петровну насторожил официальный тон обращения.

– А как вас по имени-отчеству?

Немного помолчав, следователь ответил:

– Иван… Дмитриевич.

– Что вам угодно?

– От вас поступил звонок, – и он уточнил: – В дежурную часть районного отделения.

Первым ее желанием было положить трубку. Однако она не могла себе позволить так оборвать разговор со следователем районной прокуратуры.

– Ну, так что? – строго спросил тот.

– Да, я звонила, – наконец созналась она.

– Ага, – обрадовался следователь, будто в чем-то ее уличил.

– Я что-то нарушила?

– Да нет, что вы! Напротив, если бы все граждане проявляли такую сознательность… Только вот ведь досада, ваш звонок оборвался. А мы тут подумали, вдруг что-то важное. Ну, так что?

– Что? – спросила Галкина.

– Важное или нет? Что именно вы хотели сообщить правоохранительным органам?

– Я инвалид первой группы… – Ее голос сделался плаксивым. – Памяти-то совсем не осталось.

– Когда я прослушивал ваше сообщение, мне так не показалось.

– Ну, может быть, тогда давление было нормальным, а сейчас я померила – двести двадцать на сто сорок.

– Так уж и двести двадцать, – усомнился Иванов. – С таким давлением нужно в больничку.

Она не расслышала:

– Куда?

– В больницу, говорю, надо с таким давлением! – Следователь почти прокричал.

– Не нужно так громко. Я хорошо слышу.

– Слышите хорошо, а вот с памятью – плохо.

Анастасия Петровна обиделась.

– Это еще почему?

– Так ведь не помните ничего. Провалы, говорю, у вас в памяти. Частичная амнезия.

Наслушавшись таких ужасов, старуха воскликнула:

– Да все у меня в порядке! – И тут же прикусила язык.

– Вот видите. Вот вы и попались. Утаить сведения хотели, поспособствовать преступному миру.

– Я с преступным миром не знаюсь! – возмутилась она. – Что видела – расскажу. Большего от меня не дождетесь.

– Тогда расскажите, что видели.

– В ту ночь, когда убили артистку, мне не спалось. Спина сильно болела. Я и так, и этак. Пластырь перцовый прилепила. Жечь – жжет, а не помогает. Тогда я взяла грелку, налила горячей воды…

– Послушайте! Вы отклонились от темы. Мы с вами говорили о том, что вы видели ночью, когда убили артистку.

– Грелку на днях я одолжила соседке. Взять – она взяла, а вернула с дырочкой. Приложила я ее к пояснице, чувствую…

– Гражданка Галкина! – одернул ее строгий голос. – Или вы все сейчас расскажете, или встретимся у меня в кабинете!

– В общем, так! Видела я, как артистка пришла, как легла и потушила свет. Больше ничего не видела. Вот вам и весь мой сказ!

Продолжительная пауза немного разволновала старуху.

– Спасибо, Анастасия Петровна. Вы очень нам помогли, – сказал следователь и положил трубку.

Несмотря на его вежливый тихий голос, эти слова не показались ей добрыми.

– Теперь ты должна сесть, – велел ей отец, когда, оставшись вдвоем, они прошли в комнату.

Дайнека послушно села. Вячеслав Алексеевич опустился на диван рядом с ней.