Вячеслав Алексеевич выключил телевизор и поднял глаза на дочь.

– Где была?

– В библиотеку ходила.

Он усмехнулся:

– После пожара… в библиотеку. Слава богу, у тебя крепкие нервы.

В комнату с полотенцем в руках вошел Крюков.

– Прокоптились… От одежды гарью несет.

Отец проронил:

– И это не самое страшное…

– Имеете в виду что-то конкретное? – спросил следователь.

– Куда уж конкретней.

Крюков сложил полотенце и повесил на спинку кресла.

– Думаю, нам пора попрощаться.

Дайнека спросила.

– Вы найдете убийцу?

Он улыбнулся.

– Конечно.

– А если честно? – Она посмотрела на него доверчивым детским взглядом.

И Крюков не смог ее обмануть.

– В сложившихся обстоятельствах этого обещать не могу. – Высказавшись таким образом, он все же смягчил свое заявление: – Родионова сегодня отпустят.

Дайнека кивнула, отвела глаза и даже не проводила следователя взглядом. Он вышел, в прихожей хлопнула дверь.

Дайнека села на диван рядом с отцом. Он смотрел в потолок.

– Придется делать ремонт.

Она огляделась.

– Это даже хорошо. Мне так надоели эти обои.

Улыбнувшись, отец обнял ее за плечи.

– Папа, что теперь будет?

– Что именно? – уточнил он.

– Как думаешь, найдут убийцу Полежаевой?

– Неужели ты еще не поняла?

– Нет. Не поняла.

– Его… – Вячеслав Алексеевич поправился, – или их не найдут.

– Почему?

Он улыбнулся.

– Детский вопрос. – Он поцеловал ее в голову. – Впрочем, для тебя – это нормально.

– А Ефременко?

– Рукопись сожжена.

– Значит, теперь ему ничего не светит?

– Ничего. Слишком высоко замахнулся.

Дайнека отстранилась, внимательно на него посмотрела.

– Ты что-то знаешь? Я видела, что ты просматривал рукопись.

Вячеслав Алексеевич отмахнулся.

– Да что там поймешь в такой суматохе.

На мгновение Дайнеке показалось: он что-то хочет сказать. Было видно, что он борется с собой, однако через мгновенье все для себя решил.

– Ничего я не знаю. – Вячеслав Алексеевич подтолкнул ее. – Кажется, опять твой телефон. Знаешь, дозвониться до тебя невозможно. Почему бы не носить трубку с собой.

– Хитрый ты. Умеешь перевести разговор.

– Кроме шуток. Ты ушла, а твой мобильный остался в прихожей. Тебе уже звонили не раз.

Дайнека подхватилась и побежала. В темной прихожей на тумбе лежал ее светящийся мобильник. Она схватила его и, не посмотрев, кто звонит, быстро ответила:

– Да!

– Ну, слава богу! Наконец дозвонился.

– Кто это?

– Виктор Николаевич Музычко.

– А-а-а-а… – протянула Дайнека.

– Вы видели ее?

– Кого?

– Рукопись!

Дайнека молчала.

– Да-да, мне известно, что рукопись обнаружена.

– Как вы узнали?

– Был в больнице у Тихонова.

– Неужели вы поддерживаете с ним отношения?

– Знаете, иногда многолетний антагонизм – больше чем дружба.

– Рукопись сгорела во время пожара.

– Значит, все кончено… – Виктор Николаевич вздохнул и замолчал.

– Можете передать это своему покровителю.

– Что такое вы говорите?

– Я знаю, кто ваш хозяин: Ефременко. Скажете, не работали на него?

Музычко засуетился.

– Ефременко финансирует издание «Литературного вестника». Не вижу ничего зазорного в том, что я его иногда консультировал.

Дайнека сказала:

– Вот и передайте – дырка ему от бублика.

– А вы – отчаянная. Только Ефременко теперь не нужна даже дырка. Сегодня утром его разбил паралич. Вот и не верь в относительность всего сущего и в тщетность бытия…

– Не витийствуйте, – сказала Дайнека. – Вы говорили о справедливости, о честном имени автора, а сами помогали преступнику.

– Вы – идеалистка, Людмила. Я это сразу понял. Милое качество… для нежизнеспособных людей.

– Прощайте. – Дайнека дала отбой.

Взгляд скользнул по куртке отца, она оглянулась, сунула руку во внутренний карман и вынула свернутый лист рукописи, тот, что он положил туда во время пожара. Развернула, включила в прихожей свет и стала читать:

«Встала Манечка, выбрала деревце и съехала с санками под него. Митеньку проверила, одеяльцем укрыла, поправила узелок. Села под дерево, сжалась комочком и закрыла глаза.

И так ей сделалось хорошо, такая благодать навалилась, что уже не чувствовала она ни холода, ни усталости. Чудилось ей, что она не в лесу на темной дороге, а среди красивых и добрых людей. Бабы в сияющих платьях, мужики – в костюмах с атласными лацканами, а она, Манечка, – всех красивей. На ней белое платье, и она кружится, кружится, кружится…

Так долго кружилась, что все вокруг поплыло и побелело. А потом она полетела, почувствовала себя невесомой, словно легкое голубиное перышко. Будто ангел понес ее в небеса.

– Мне так хорошо… – Она открыла глаза, подняла голову и увидела на дороге черную «эмку», куда водитель тащил ее Митеньку. Поняла, что ее тоже несут на руках.

– Потерпи, Манечка, сейчас отогреешься.

– Кто вы?

– Эдмонд Березин.

– Куда мы поедем?

– В новую жизнь.

И Манечка поверила в эти простые слова».