потому, что понимал — убивать меня неожиданно, со спины не будут — такого афронта при стечении благородной публики никто не допустит.

Артемон среагировал неожиданно хладнокровно.

Он медленно встал, состроил суровую морду и слегка склонил голову:

— Маркиз де Офорт? Чем обязан...

— Это он! — маркиз переместился, чтобы видеть меня в лицо и обиженно проорал: — Это он! Тот хам и негодяй!

— Извольте объясниться! — в голосе дю Марбо прорезалась сталь.

— Прошу прощения, ваша милость, — Офорт пришел немного в себя и вежливо поклонился Артемону. — У меня с этим человеком остались незаконченные дела! И я намерен его убить!

Видимо с дю Марбо в обществе все-таки считались.

— Это не повод мешать мне завтракать! — уже совсем не томно гаркнул дю Марбо.

Публика подскакивала из-за столов и полукругом скучковалась возле нас.

«Твой выход, Антоха... — приказал я сам себе и встал. — Только надо все сделать красиво и эффектно...»

Артемон что-то хотел мне сказать, но я прикоснулся пальцем к губам, после чего медленно, мелодично побрякивая шпорами, вышел на середину зала.

В трактире повисла тишина.

— Прошу прощения, дамы и кавалеры...

— Ах, как он грациозен и красив! — охнула какая-то дама.

— Красив как Феб! — томно добавила вторая.

— Ах! — третья просто ахнула.

Среди гостей заведения я заметил маркизу дю Фаржи, но она молчала, с интересом пристально рассматривая меня.

Я еще раз поклонился:

— Вы все видели сами, господа. Мне интересно, как, по вашему мнению, я должен среагировать на подобную бестактность?

— Это оскорбление! — сурово рыкнул один из мушкетеров. — Его можно смыть только кровью!

— Дуэль, дуэль... — загалдело сразу несколько голосов, среди которых затесались и женские.

— Я все видел! — вперед выскочил разряженный и усыпанный драгоценностями дворянин с вытянутой, лошадиной мордой. — Это дуэль! К черту эдикты моего братца! Немедля и здесь! Уберите столы! Я сам буду руководить поединком.

— К черту, эдикты! К черту кардинала! — заорал могучий толстяк из свиты брата короля.

Публика бурно рукоплескала Гастону Орлеанскому и дружно скандировала.

— К черту, эдикты! К черту, эдикты!

Столы потащили в стороны.

— Эй, эй! — ревниво заспешил Офорт. — Это я его вызвал! Этот человек оскорбил меня...

Судя по всему, он хотел переманить на себя симпатию публики, но на него по-прежнему не обращали особого внимания, хотя кучка прихлебателей все-таки к маркизу перебежала.

Я поднял руку. Галдеж почти сразу же утих.

Последовал еще один поклон.

— Я отвечаю на вызов... — заявил я, подпустив в голос смиренности и трагизма. — Но готов уладить дело миром, если маркиз извинится предо мной немедленно...

— Он благороден! — рявкнул один из гвардейцев кардинала. — Благороден и воспитан, черт побери! Этот юноша мне нравится!

— И красив! — снова брякнула дама.

— Как Феб! — опять добавила вторая.

— К черту формальности! — заорал Орлеанский. — Вы что, хотите уморить меня скукой? Впрочем, ваше решение, маркиз... — он повернулся к Офорту.

— Никогда! — тот гордо задрал нос.

— Я вынужден покориться обстоятельствам, — смирению и печали на моей физиономии мог позавидовать любой монах доминиканец.

— Пусть дерутся в рубахах! — неожиданно заявила маркиза дю Фаржи.

Дамы бурно ее поддержали, кавалеры тоже, но немного сдержанней.

— Оказывается вам никакая помощь не нужна, — шепнул мне Артемон, помогая снимать колет. — Теперь осталось аккуратно вывести из строя Офорта. Но будьте осторожны он подл и хитер. Но ни в коем случае не убивайте его...

— Посмотрим... — спокойно ответил я, а потом, медленно вышел на центр зала, волоча шпагу так, чтобы она кончиком скользила по доскам пола.

Осанка, стук каблуков, музыкальное бряканье шпор, шорох стали... — скорее всего, со стороны моя эскапада смотрелась очень эффектно.

— Ах, как он сложен! — дамы снова разволновались.

Маркиза не отрывала от меня глаз, правда по выражению на ее лице ничего не было понятно.

— Сходитесь, — Гастон отмахнул шляпой.

Офорт сразу ринулся вперед, выкинув клинок в стремительном выпаде. Судя по всему, он собирался проделать тот прием, каким я проткнул ногу кавалеру в первый день...

Но... я был готов. Сам негодяй и подлец, поэтому всегда ожидаю подобного в свою сторону.

Клинки лязгнули, я с силой отбил выпад, крутнулся в финте обходя спиной по спине, провалившегося Офорта, красиво перехватил шпагу и придерживая ее пониже эфеса другой рукой ткнул ей назад. Целился в бедро, но...

Но попал в задницу.

Вот честно, не хотел уродовать пятую точку противнику. Ударил не глядя, интуитивно, на рефлексах, но, увы...

И сразу не понял куда попал, поэтому миндальничать не стал и вырвал клинок с проворотом.

От дикого визга публика отпрянула от импровизированной арены, маркиз выронил шпагу и рухнул в коленно-локтевую позу, на заднице штанов ярко лазурного цвета начало быстро расплываться алое пятно.

— Это было красиво и жестоко, дьявол и распутные монашки! — громко ахнул толстяк из свиты Гастона.

Дамы перепугано завизжали.

Маркиза дю Фаржи быстро облизала губы, все еще смотря на меня.

Я поклонился зрителям и скромно заметил.

— Думаю, самое время позвать лекаря. У коновязи мой слуга, он сведущ в таких ранениях.

— Ранениях в зад? — переспросил брат короля и громко заржал. Через мгновение гоготали уже все посетители.

Офорт заливисто верещал, так и стоя раком.

Несколько кавалеров ринулись к нему, кто-то сдернул грязную скатерть со стола и запихал ее маркизу в штаны, отчего тот принял уж вовсе комический вид. Другие побежали на улицу за Саншо.

— Прелестно! — снова захохотал Гастон, подходя ко мне. — Вы меня славно повеселили, мессир! Но представьтесь!

— Ваше величество... — я склонился в придворном поклоне. — Я шевалье Антуан де Бриенн...

Ошибку в титуловании я допустил намеренно, чтобы подольститься к брату короля.

У того лошадиная морда даже стала шире от удовольствия.

— Ха! Из него выйдет толк! — могучий толстяк, до глаз заросший черной бородищей бурно поджал мне руку. — Такие люди мне по душе! Я шевалье де Нуаро!

— Это мой знакомый, господа! — ко мне сквозь толпу протолкался Артемон. — Рекомендую, шевалье де Бриенн! В высшей степени достойный кавалер...

Все полезли знакомиться, я едва успевал откланиваться. Но чувствовал себя отвратительно, все эти фальшивые улыбки и любезности вызывали тошноту. А еще, при всем своем внешнем великолепии, дворяне выглядели