– Не говори, – глухо сказала Старая и скинула пепел от сигареты в чайное блюдце.

– А ты, блядь, помолись за нее, ты ж святая, – сказала Яга, – вдруг поможет.

– Я за мать с отцом молюсь. Че мне за нее молиться?

Анюта стояла, упираясь локтями в стену, словно желала продавить ее и оказаться с той стороны. Из-под широких спортивных штанов, розовых, как и стена, выглядывал конец кружевной косынки, повязанной на щиколотку. Надувшись, Анюта поднимала глаза на Старую и Ягу, но сразу опускала, как будто боялась их видеть или боялась, что они увидят ее.

– Что вы Анютку мою обижаете? – хрипло заговорила Яга, растягивая слова. Улыбка развела в стороны ее опухшие щеки. – Не парься, Анютка, иди садись. Не парься, бога вообще нет.

– Бог есть, – невзрачно сказал Миша, не оборачиваясь.

– И че, какой он, если есть? – спросила Яга.

– Он, как бы это… – начала Анюта, выдвигая из-под стола еще одну табуретку. – Пастор сказал, он, как бы, как отец небесный. Короче, ты ему как ребенок, и если ты падаешь, он тебя поймает…

– Тихо! – Яга, до того глядевшая в окно, отъехала на табуретке к стене. – Кажется, Олег идет.

– Что ему тут надо? – испуганно прошептала Анюта. – Меня мать убьет.

– Может, Светку ищет, – прошептала Яга. – Может, узнал, что беременна.

Миша, взяв бутылку с белой пенной жидкостью, повернул ручку на плите, гася конфорку, и бесшумно удалился в угол.

– Меня нет… – тихо сказал он.

Посередине за столом, прямо напротив окна, осталась только Старая и смотрела перед собой полуприкрытыми глазами.

Олег остановился напротив окна, у свежевыкрашенных желтых колышков, вбитых в землю квадратом. Земля уже была вскопана. Заложив руки за спину, Олег разглядывал окно на первом этаже, из которого вырывалась занавеска, то приоткрывая лицо Старой, то закрывая его снова.

– Старая, ты, что ли? – позвал он.

– Ну я… – ответила Старая и втянула воздух, раздув ноздри.

– Миша там? – спросил Олег.

– Меня нет… – еле слышно прошептал Миша.

– Его нет… – равнодушно отозвалась Старая.

– А кто есть?

– А кто тебе нужен? – проскрипела она.

– Миша мне нужен.

– Его нет.

– Я щас поднимусь проверю! – крикнул Олег.

Старая шмыгнула носом, еще больше уронила уголки рта, как будто вдохнув чего-то неприятного, открыла глаза, высунулась в окно.

– Не поднимешься, – сказала она. – Тут замок кодовый… В подъезде…

– Скажи номер квартиры, я по домофону позвоню, – сказал Олег.

– Не говори… – пропищала из своего угла Анюта.

– Короче… – Старая несколько раз сильно зажмурилась, словно прочищая глаза, вытерла пальцами нос, сильно потянув его вниз и еще больше удлинив лицо. – Короче, сейчас Анькины родоки приедут, ментов позовут, все в говне будем. Миши тут нет.

– Че, в натуре нет?

– Говорю же, нет.

– Ну я пошел тогда…

– Иди…

Олег еще постоял, расставив худые ноги. Пнул колышек, пригнув его к земле. Пошел, оборачиваясь. Старая продолжала смотреть в окно, ее лицо оставалось неподвижным, как театральная маска, повешенная на стену. Только занавеска обмахивала его.

– Ушел? – спросил Миша.

– Да, блядь, – ответила Старая, не шевелясь.

Миша вышел из угла, снова повернул ручку, и кольцо фиолетового огня трескуче взялось за кастрюльную крышку.

– Зачем ты ему? – спросила Яга.

Миша ухватил нагревшуюся крышку плоскогубцами и сосредоточенно начал двигать ее по конфорке против часовой стрелки. Яга не сводила с него глаз. В них, суженных затекшими веками, с такой силой билась злая, все и всех на свете подозревающая мысль, что, казалось, Мишина спина вот-вот разломится на куски.

– Миш-ша, – повысила голос она. – Я вопрос задала.

– Не знаю, – выдохнул Миша.

– Гонишь, – сказала Яга, переглянувшись со Старой.

Миша застучал бутылкой по столешнице. При каждом стуке в бутылке всплескивалась пенная жидкость. Вся кухня заполнилась такими сильными глухими звуками, что казалось – со стен облетит розовый кафель и известка. Глядя на Мишу, трудно было представить, что его костлявое, почти бесплотное под широкой черной одеждой тело способно извлекать из столешницы такой звук. Казалось, что не он держит бутылку, а бутылка сама поднимает и опускает его руку. Кухня словно сжималась каждый раз, как бутылка ударялась о столешницу, и расслаблялась, когда бутылка взлетала вверх.

Наконец, стук прекратился.

– Светка правда беременна? – спросила Анюта.

– Смотри, не говори никому, – предупредила Яга.

– Вот что за человек такой? – сказала Анюта, выглянув в окно. – Взял колышек сломал. Мать сегодня собиралась там гладиолусы сажать.

– Че за проходной двор! – проворчала Старая.

Возле желтых колышков стоял Ванька. Темно-синие джинсы плотно облегали его тонкие бедра, переходя в тугой пояс черной кожаной куртки, застегнутой до самого горла. Руки он упирал в бока. Дышал, раздувая ноздри, и смотрел на Старую недобрым взглядом.

– Яга, спрашиваю, тут? – крикнул он.

– Иди спроси у Яги – она тут? – обернулась Старая к Анюте.

Анюта побежала в комнату с задранной штаниной и шприцем в руках.

– Старая, я тебе сейчас все кости переломаю! – крикнул Ванька. – Яга, спросил, здесь!

Старая вытянула нижнюю часть лица, закинула голову и смотрела на Ваньку ничего не выражающим взглядом. Ванька несколько раз ударил по колышкам ногой.

– Она здесь! – вернулась Анюта.

– Она здесь, – равнодушно сказала Старая в окно.

– Зови ее, блядь! Зови, она мне срочно нужна!

Старая не пошевелилась.

Яга выбежала из комнаты, шатаясь и распихивая рукой невидимые преграды. Она одернула на себе наспех надетый свитер и занесла ногу над шлепанцем, но ее отбросило назад. Тогда она ухватилась за стену, полуприсела, выпрямила трясущиеся коленки и просунула сначала одну, потом другую ногу в шлепанцы. Открыла дверь и заспешила вниз по лестнице, клацая резиной на пятках и хватаясь за перила.

– Ваня… – выбежала она из подъезда.

Ванька тут же схватил ее под локоть и, зло шевеля четко очерченными темно-бордовыми губами, потащил ее со двора. Яга прямила ногами и заваливалась назад.

– Ван… ня… – бормотала она. – Ты при… шел… Ты при… шел… Ва… ня…

– Да, блядь! Пришел!

Ваня встряхивал ее грубо, поднимал за локти и сплевывал на каждом шагу. Из окна за ними следила вытянутая застывшая маска.