– Как это странно и забавно! – через два часа, убирая со стола последнюю допитую бутылку, философично заметил Калугин-младший. – Вкус такой же отвратительный, а эффекта ноль. Еще одно отличие этой жизни. Причем из разряда глобальных.

– Ничто нам не поможет! – поднимаясь из кресла, наконец постановила Елизавета. – Давайте уже спать ложиться. Не возражаете, я вон в той комнате лягу?!

И она указала на спальню справа.

– В любой, – великодушно согласился Павел. – Теперь уже все равно. И не снимайте бриллианты. А вдруг! Тем более что они очень вам к лицу.

– Не сниму. Спасибо! – искренне поблагодарила Лиза и удалилась в свою комнату. Закрыла ее с внутренней стороны на ключ, быстро разделась и легла в постель.

Павел тоже было направился ко второй спальне, но в эту минуту в дверь постучались. Калугин открыл дверь и обнаружил стоящего на пороге пожилого сотрудника почтовой службы DHL в фирменной униформе синего цвета.

– Вы отправляете посылку? – осведомился тот.

– Я, – кивнул Павел.

– Подпишите еще вот здесь, – посыльный протянул ранее заполненную анкету. – И было бы неплохо обратный адресок дописать.

– Проходите, только тихо. Кое-кто спит, – пригласил его в номер клиент.

Посыльный осторожно прошел внутрь, дождался, пока Павел подписал анкету, аккуратно забрал ящик с часовым механизмом и удалился. Все произошло довольно быстро, но Павел успел рассмотреть, что у сотрудника почтовой службы отсутствует левое ухо и два пальца на левой руке. Это странное обстоятельство не подлежало обычному осмыслению, а спросить напрямую Павел постеснялся.

Елизавете не удалось уснуть сразу, слишком много пришлось пережить за один день, и она задремала только после того, как настенные часы пробили полночь. Но вскоре ее опять разбудил какой-то шум за окном. Она прислушалась и поняла, что там пошел дождь. Холодный октябрьский дождь. Потом что-то сверкнуло. Видимо, это была зарница, оповещающая о приближении грозы. Зазвонил телефон. Чья-то тень перекрыла световую полоску под дверью. Ручка двери бесшумно повернулась, но безрезультатно. Дверь была заперта на ключ. Бородина подумала на мгновенье, что, может быть, стоит встать и открыть дверь. Но не стала этого делать, а только покрепче сжала ключ в руке и закрыла глаза.

…В наступившей тьме Лоренцо вытянул руку и попробовал сдвинуть придавивший его кусок каменной стены, отколотый взрывом. Что-то обрушилось справа, куда он не мог посмотреть. Стало светло. Видимо, обвалилась часть крыши мастерской. Бьёли увидел лежащее на расстоянии вытянутой руки, в луже крови, человеческое ухо. Потом он увидел часы – его часы. Взрыв почти не повредил их, хотя и сбросил с полки на пол. Кажется, треснула только часть циферблата. Лоренцо облегченно вздохнул – в случае необходимости это можно было починить.

Кто-то закричал рядом. Зашумели голоса. Кто-то воскликнул: «Его разорвало пополам, ему не выжить! Погляди – вон там его пальцы оторванные валяются!»

Лоренцо протянул руку, подтянул часы к себе ближе и нажал на клавишу сбоку от циферблата. Клавиша щелкнула, и часовая стрелка явственно дрогнула. Но больше ничего не произошло.

Отчаявшийся мастер поднял взгляд к небу, видневшемуся сквозь пролом в крыше. Как обычно, хмурому, осеннему небу. Неожиданно облака, разнесенные порывом сильного ветра, обнажили полоску бирюзового свода.

– Прости меня, – прошептал мастер.

В механизме часов что-то скрипнуло, и вдруг зазвучала музыка.

Это был французский танец. Тот самый, который играли на городских гуляниях, когда он встретил там Элизу.

– Спасибо! – прошептал небу Лоренцо.

Это были последние его слова. Дом окончательно рухнул и похоронил под собой когда-то любимого ученика Леонардо да Винчи – счастливого мужа и отца, великого мастера, создавшего невозможное, так и не сумевшего воспользоваться этим, но предоставившего эту возможность другим, умеющим любить, как умел любить он.

…Павел и Андрей Васильевич вышли из водонапорной башни и принялись отряхивать испачканные мелом телогрейки.

– Ну ты молоток! – похвалил Павла Мокрецов, жадно поглядывая на бутылку водки.

– Чего там делать?! – пожал плечами тот. – Да ерунда. Только механизм проржавел, надо наждачкой пройтись.

– Не убежит, – попробовал его вернуть к прежней теме Андрей Васильевич. – Отметим успех? На двоих. Можно на троих. Славку Заведиморе позовем, хотя он сука, конечно!

– Не буду, – отказался Павел. – У меня своя не допита. Не берет чего-то.

– Паша, ты очень странный мужик! – восхитился Мокрецов.

– Думаешь?! – улыбнулся Калугин.

– Ну, если не берет, – пояснил Андрей Васильевич и зашагал прочь.

А Павел вошел в водонапорную башню, поднялся по ржавой лестнице на самый верх и сел на рулон рубероида у единственного окошка, из которого открывался вид на дорогу к железнодорожной платформе.

Ноябрь набирал силу день ото дня. Все здания и деревья вокруг покрывал искрящийся на солнце иней. У людей, шедших от платформы, изо рта шли клубы пара. Редкие лужи уже сковал лед. В пепельном небе, над линией высоковольтных передач кружила стая ворон. Две пожилые станционные работницы в грязных телогрейках развешивали на столбах новогоднюю гирлянду из выкрашенных обычной масляной краской разноцветных лампочек.

Павел саркастично хмыкнул. Его забавляла тщательность этих почтенных дам, этой неуютной, промежуточной фазы между поздней осенью и ранней зимой, этого привычного и не ахти какого привлекательного провинциального пейзажа во всех вариантах реальности. В том числе и в этой.

Странно, но в обретенной поутру жизни он обнаружил рядом с собой Елизавету. Чуть позже, крайне аккуратно, он выяснил, что, кроме нее, у него имеется еще трое детей. И что живут они на его зарплату, потому что Елизавете после очередных родов на ферму, где она раньше работала дояркой, возвращаться не хотелось. Ее вполне устраивала роль скучной домохозяйки, отчего сердце Павла разрывала такая несказанная нежность, что он устроился еще на вторую ставку в соседний совхоз.

Елизавета была в его жизни! А все остальное было не важно.

Хотя иногда, по случаю, он любил смотреть на реальность из окна водонапорной башни, словно надеялся, что когда-нибудь по тропинке от железнодорожной платформы к поселку пройдет кто-нибудь из прежнего мира. Павел был уверен в том, что обязательно узнает этого человека.

А его в жизни Елизаветы не было. С ней случилась настоящая жизнь. Когда женщина это поняла, то у нее такой груз с души свалился, что она не знала, как Бога благодарить. Отчего Бородина твердо решила запомнить эти дни примерно так. Была встреча с довольно милым другом детства. Отключалось электричество. Они старинные часы слушали. Романтика! После них такие странные сны снились!