— Прошу, шеф! — Щербак подобострастно протянул Турецкому стакан, открыл бутылку и налил. — А с этим что будем делать? — кивнул он на стеллажи.

Филя отдал конверт с фотографиями, по губам его скользнула странная ухмылка.

Гудела вытяжка, в раковине пылали фотопленки, которые с убитым видом вытаскивал из кассет хозяин дома и швырял в костер. В большом никелированном тазу, стоящем на полу, на железной треноге, горели цветные фотографии. Их высыпал из конвертов Щербак. На некоторых внимание его останавливалось, он хмыкал, качал головой и кидал в огонь. Несмотря на работающую вытяжку, становилось трудновато дышать от дыма, к которому примешивался и резкий запах пылающих пленок.

Турецкий вытащил фотографии из конверта, небрежно, словно колоду карт, перелистал их. Потом порвал всю пачку пополам, бросил в огонь и демонстративно стряхнул ладони.

— Вы свидетели, — сказал Филе и Николаю, — что договор с клиенткой выполнен.

— Может, стоило хоть одну… — пробурчал Филя. — Как доказательство?

— А я одну и оставил, — ответил Турецкий, доставая из кармана фотографию. — Исключительно с этой целью.

Сыщики восхищенными взглядами отметили ловкость рук старшего следователя…

А тут по ступенькам застучали каблуки, и в подвал спустился невысокий тощий парень с крючковатым носом и наглыми, выпуклыми глазами. Верхняя его одежда, вероятно, осталась на вешалке.

— Егорыч, какие проблемы? — спросил простуженным, хриплым голосом.

— Проблемы не у него, а у тебя, хмырь, — сказал Щербак.

Парень резко обернулся, но за его спиной, загораживая выход, уже стоял Филипп.

— Эй, вы че?.. Егорыч, они че? — и, не ожидая ответа, он тараном ринулся на Филю, но тут же отлетел назад, словно наткнулся на стену, и рухнул спиной на пол. Через мгновение, поднятый с пола, он уже лежал навзничь на столе фотографа.

— Не торопись, Гришаня, — сказал стоящий над ним Филипп. Он протянул руку к Александру Борисовичу, и тот передал ему единственную уцелевшую фотографию, которую Филя тут же ткнул под нос парню: — Гляди, падла, ты базарил с женщиной по поводу этих фотиков? На бульваре Гоголя опадают клены, а? Колись сам, а то я начну. Будешь горько плакать. Ну, по «штуке» за каждую, включая пленку?

— Да вы че, мужики? Братаны, сукой буду! Мне сказано, я и звонил…

— По какому номеру? — не отставал Филя.

— Да че я, помню? Он на мобиле. — парень поерзал, и Филипп вытащил из его брючного кармана трубку. — Третью кнопку нажми и базлай сколько влезет. Не, в натуре, братаны, за что? Не на ту, что ль, наехали?

— Где те фотики, что ей показывал? И пленка где? — Филя жестко взял его двумя пальцами за кадык, парень даже засучил, задергал ногами. — Ну?!

— Дома фото, — наконец сознался тот, тяжело дыша. — А пленки другой нет.

Филипп рывком скинул его на пол и сказал:

— Сейчас я с ним скатаю, ну и оставлю там, он нам нужен?

Турецкий отрицательно покачал головой.

— Поехали. — Филя подхватил его за шиворот и потащил по лестнице вверх.

Хозяин дома с ужасом смотрел на все происходящее. Турецкий с Щербаком переглянулись.

— Ну что с тобой после этого делать? — грозно спросил Николай. — А уверял, что все отдал. Как, шеф, будем мочить? По-тихому, я понимаю.

И снова рухнул на колени потрясенный фотограф-неудачник. Но никаких слов уже выдавить не мог.

— Или оставим? — задумчиво проговорил Турецкий. — Баба у него вроде приличная, детишки опять же… Можете ей передать от моего имени, что мы оставляем вас в живых исключительно ради нее. Не забудьте передать. Нет, но этому, — он обвел рукой пространство комнаты, — больше не бывать.

— Это мы можем! — обрадовался Щербак.

Он нашел в углу обрезок трубы, находившийся здесь неизвестно для какой нужды, поднял, прикинул в качестве булавы и вдруг с маху врезал по большому увеличителю, от которого только брызги полетели. А затем тут же перешел и к остальной технике. Через пяток минут веселого буйства фотолаборатория представляла собой небольшой полигон возле пункта приема железного и прочего лома. Грохот стоял приличный, но ни одна живая душа не заглянула в подвал и не поинтересовалась, что здесь происходит. Неужели подобное случается в доме часто? Или, может быть, всему виной поганый, властный характер главы семьи? В любом случае смотреть теперь на него было не жалко, а противно.

— Слушай сюда, гнида, — сказал Щербак, одной рукой вскидывая толстяка вверх. — Теперь ты от нас никуда не денешься. Будешь сидеть тихо — проживешь. И семья твоя целой будет, сечешь? А пасть откроешь или снова за старое примешься, запомни, вот этой самой рукой… — и он отшвырнул толстяка к стене. Тот тихо, как слизняк, сполз по ней на пол, усеянный железками, осколками битого стекла и обломками бывших шкафов.

Уходя, они не встретили никого — ни в доме, ни во дворе. Увидев при выходе, возле вешалки, телефонный аппарат на тумбочке с витыми ножками, Щербак оборвал провод — на всякий случай.

Сели в машину и отъехали немного от дома. Вскоре подъехал и Филя. Протянул Турецкому еще один конверт с фотографиями.

— Это все? — спросил Александр Борисович.

— Больше ничего, — ответил Филипп. — Вот ведь дерьмо какое… Денег, поди, куры не клюют, а живет как в хлеву. Шприцы, грязь…

— Чего ты с ним сделал-то? — поинтересовался Щербак.

— А всю его наркоту в форточку высыпал, а его приложил пару раз… Ни фига, к утру оклемается, как раз ломку и пропустит, не заметит…

Возле бытовки стоял уже знакомый джип «гранд-чероки». Но водителя в нем не было. Двор вообще был пустой, ни души. Но едва они вошли в помещение, как сразу все поняли. Братков стало уже трое. Причем сидел на стуле только потерявший самоуверенность Мурик, а двое лежали, вольготно раскинувшись на полу.

— Он тут нам много интересного рассказал, пока вас не было, — усмехнулся Демидыч. — Нашли, чего искали?

— Полный порядок, — вылез вперед Филя. — Кинорежиссер больше не работает. И хмырь его — тоже. А что у вас? Это Паленый, что ль?

— Он самый. Встретили его вот… Так что, будем заканчивать? — Голованов поднялся и, нагнувшись над Муриком, слишком уж ровно сидящим на стуле, что-то поправил на нем. И тогда все увидели, что парень привязан к спинке тонкой леской. — И с ним поговорили. Даже песенку спели. «Таганка, зачем сгубила ты меня?..» Он знает. А теперь вот обещает завязать с трассой. Ну а не завяжет, в следующий раз накроем и отдадим Демидычу. И будут ему тогда «ночи, полные огня». Мурик ведь все понимает. А потом, мы его братанам можем всегда кинуть маляву про одного словоохотливого грузина, и где его потом искать придется, один Бог знает… Поехали? — И сказал уже Мурику: — Ты все запомнил? Так и скажешь, когда тебя станут спрашивать: большие люди вас заказали, на кого-то вы не по делу наехали. И нам приказано наказать примерно, но мочить не обязательно, усек?