— Слушай, ты совсем уже меня заморочил!.. Кто из них кто?

— Оба, понял? И не бери в голову, давай лучше про твою родственницу. Ну и?..

— Чего — и? Ее теперь искать надо!

— Прости, теперь я не понял, какое все-таки отношение твой продавец фиников имеет к эксклюзивному джипу фирмы «Форд», который сперли в Германии у Реддвея? Или я совсем не просекаю?

— Нет, ну зачем же заранее огорчаться? Всему свое время, Саня. Это возрастное. Я для чего тебе битый час втолковываю?! Если башибузуки Муслима терлись вокруг машины Питера… Если мы именно их подозреваем в краже джипа… Если для наших подозрений имеется немало оснований… Если… тебе не надоело надо мной издеваться? Ну что, скажи, непонятного в том, что, выполняя задание своего хозяина, его братва вывезла из Германии твой эксклюзив? И теперь он, этот трижды проклятый джип, либо отстаивается в гараже Муслима в том же Крошкине, либо тот катается на нем в Баку или родной Нахичевани?

— Не горячись, — поднял ладонь Турецкий. — Ты ведь знаешь, что за машина у Питера. А этот Муслим, он что, тоже толстый, если ему именно такой салон приглянулся?

— Да в том-то и дело! Фу, какой непонятливый…

— Мог бы так сразу и сказать. — Турецкий пожал плечами.

— Мог бы и сам догадаться. Какого черта стал бы я интересоваться чужим джипом у Джамала?

— Но Джамал-то видел у него эту машину?

— Не видел. У него с Муслимом вообще напряженка.

— Ага, поэтому он тебе его и сдал?

— Не сразу. Видимо, поначалу корпоративная, так сказать, порука мешала. Либо национальная принадлежность.

— Цитирую, — засмеялся Турецкий, — «бандитизм не имеет национальности. Генерал Грязнов Вэ И». Ты же не станешь отрицать, что при всем при том они как были бандитами с большой дороги, так ими и остались? Разве что прикид сменили, ну и причесались. Умылись еще… Хорошо, с этим мне понятно. Скажи, ты, часом, не послал кого-нибудь в это Крошкино?

— Часом, послал. И даже краткую беседу имел с начальником областного угро. Тот обещал, если что, немедленно поставить в известность. И насчет дамочки проверяют.

— Это у которой в доме все без исключения восточные сладости?

— Она самая. Если Джамал не соврал, и там проживает не женщина, а какой-нибудь мужик приезжей национальности.

— А чего так долго выясняют?

— Ну, знаешь, Саня, ты нахал! Сам, понимаешь ли, черт-те где… А я только вчера дал указание!

— Я о чем думаю… — словно не слушая Вячеслава, задумчиво сказал Турецкий. — Ведь если эти сукины дети уже успели сплавить джип из Москвы в бывшую братскую республику, нам впору сливать воду. А Питер? Ну пусть попросит себе у «Форда» новый, уверен, ему не откажут. Тем более если он все свалит на «русскую мафию». Между прочим, идея на крайний случай неплохая, надо будет иметь в виду и посоветовать, если сами облажаемся. А бегаем, высунув языки…

Грязнов с откровенной иронией посмотрел на Александра, «бегающего с высунутым языком».

— Свалить хочешь с дела? — спросил он язвительно. — На меня одного перевесить? Даже обедом угостить решил, да? В кои-то веки расщедрился! Знаешь, кто ты после этого такой? А вот я тебя Косте заложу.

— Славка, ты чего? — оторопел Турецкий.

— А как иначе твои слова прикажешь расценивать?

— Фу, а ведь чуть было в самом деле не испугал! Так, слегка… — Турецкий демонстративно промокнул лоб туго накрахмаленной салфеткой. — Это же я для нас с тобой отход готовлю в случае чего. Шутки у тебя, однако, господин генерал… И что ж это ты повсюду скрытый какой-то смысл ищешь? Вот носишься вечно со своими жуликами — и сам уже…

— Ха! Можно подумать, у тебя другие!

— Другие не другие, но я же не хаю те обеды, которыми и ты меня пару раз, кажется… угостил? А почему? Совесть потому что имею.

— Нет, ну ты просто напрашиваешься в лоб получить!

— Это будет здорово! — расхохотался Турецкий. — Два генерала, мать их, передрались из-за шницеля! А ведь найдется такой, что поверит!

— А мы не скажем из-за чего, — скрывая ухмылку, заметил Грязнов.

— Ладно, давай поступим следующим образом. Я тебя после обеда заброшу на Петровку и поеду к себе в Генеральную, надо же хоть изредка интересоваться, чем там мои боевые помощники занимаются, а ты держи меня сегодня в курсе.

— Естественно, если будет необходимость… А что это я видел в меню из десерта? Кажется, они тут предлагают свежую дыню, ты не обратил внимания?

— Мстишь, да?

— Нет, друг мой, пользуюсь случаем. Впрочем, если ты такой жадный, в кои-то веки угощая друга, готов войти в долю.

— После всего вышесказанного обойдемся. Так и быть, лопай свою дыню, сейчас закажу.

— Как ты себе представляешь? Я один, что ли, буду?

— А мне она теперь в горло не полезет.

— Сочувствую, Саня, но я ее честно заработал. И ты об этом скоро узнаешь.

4

Однажды, давно уже, впервые войдя в здание Генеральной прокуратуры, чтобы открыть личным ключом дверь собственного кабинета, Александр Борисович почувствовал, как у него от распиравшей его гордости в буквальном смысле запершило в горле. Да, было такое. Много воды с тех пор утекло. А сегодня, подходя к своему кабинету, он не испытывал никакой гордости. А чаще — тоску. Работа и работа, другой он просто не знал. Или не любил. И вообще, надо всегда стараться делать то, что ты хорошо умеешь. А когда не умеешь, не берись, не лезь. К чему эти мысли? Да слишком много появилось людей, которые наиболее охотно занимаются именно тем, что им категорически противопоказано. И особенно это заметно в правоохранительных, законодательных, исполнительных и прочих органах. Видно же — не на своем месте человек, был бы отличным, к примеру, парикмахером, так нет, его тянет законы сочинять!

А здесь что делается? Ну в огромном желтом доме на Большой Дмитровке? Идешь по коридору и видишь, что каждый второй обосновался тут по ошибке. Начиная с самого верху. Взять хоть тех же замов генерального. Пожалуй, один Костя Меркулов, хоть и на него иной раз готов был натравить всех своих голодных псов Александр Борисович — в том случае, если бы такая свора у него имелась, — действительно знал свое дело. Вертелся, кувыркался, подобно какому-нибудь китайцу из Шаолиня, отбиваясь от наседавших со всех сторон деятелей, желавших, чтобы закон в первую очередь учитывал его личные амбиции, ну а все остальное, как говорится, в порядке живой очереди. Если на всех хватит. И это расхожее выражение советских времен как нельзя лучше определяло, да и впредь будет определять, главный принцип системы: кто ближе, тот успеет. Кто нахрапистей — тому достанется. А у остальных, извините, поезд ушел.

— «Поезд ушел… А куда он ушел?.. Он не пришел, потому что ушел…» — напевал Александр Борисович, шагая кривыми коридорами, только сейчас сложившуюся в голове песню и думая, что эту фигню вполне можно предложить какому-нибудь модному певцу, а то и целой вокальной группе.