– Salve! – произнесла волшебное приветствие Землепотрясная Даша.

И они с Даном вошли в гулкий пустой готический подъезд дома на Ярославовом валу, 1.

– Ты правда-правда-правда-правда не сердишься, что мы не попали в кино? – еще раз уточнила она.

Далеко не в первый раз в жизни Даша Чуб пришла на свидание с опозданием на полчаса, но, наверное, впервые так искренне переживала по данному поводу.

– Мы два дурака, стоим другу друга… ты забыл дать мне свой номер, я тебе – свой. Хорошо, что ты дождался меня… Еще раз прости.

– Ничего, – сказал Дан, – сходим завтра. На другой фильм, на другой сеанс.

– На какой?

– На какой ты не опоздаешь, на тот и пойдем.

Даша не поняла, шутит он, или прикрывает шуткой обидку, или пытается сказать ей, что готов ждать ее бесконечно… Но на всякий случай поклялась, как могла жарко:

– Завтра я точно не опоздаю! Зайду к тебе на фуникулер, и мы вместе пойдем.

– Договорились. Только завтра я уже фуникулер не вожу… завтра я буду работать на Крещатике в комнате ужасов.

– Ух ты!.. Ты чё, каждый день работу меняешь? – не особенно удивилась, скорей восхитилась она.

– Угадала, – улыбнулся он. – Все ближайшие каждые дни. Хочу попробовать все, о чем мечтал…

– …в детстве?

– А ведь ты не угадываешь… – Высокий, светлоглазый, Дан склонился над ней, и во взгляде его плескалось откровение – то редкое чувство, когда кажется, что встреча с другим человеком расширяет сознание и делает мир бесконечным, как космос. – Ты знаешь меня, как никто другой… мне так кажется… сразу так показалось… когда увидел тебя на перилах в Кэт Молле. Ты понимаешь меня? И правда-правда не осуждаешь?

– Правда-правда-преправда! – громогласно заверила его Даша Чуб. – Я в детстве тоже фуникулер хотела водить – целый вечер хотела. А еще хотела тетей в красной шапочке стать, которая в метро вагоны встречает. Еще стюардессой. И летчицей-космонавткой… Я в детстве чего только ни хотела. И я тоже так чувствую, – она посерьезнела. – Мы с тобой точно тысячу лет знакомы.

– В том и проблема. – Дан опустил потемневшие глаза. – Прости меня.

– Прощаю… за что?

– Я не знал, что у нас все серьезно.

– А все серьезно?

– Очень… мне так кажется.

– Отлично!

– Отвратно. Я должен сказать тебе правду.

Они помолчали.

– Даже не знаю, как мне теперь это сказать… Я здесь ненадолго.

– В Киеве?

– Я скоро уеду. Потому и хочу все попробовать до отъезда… так что прости…

– Не прощу! – объявила Даша таким тоном, каким объявляют войну. – Не отпущу! – Она рефлекторно вцепилась в рукав его синей куртки.

– Все уже решено. Тут без вариантов, это реальная работа, – сказал он, извиняясь. – Я не могу остаться. Но, может быть… ты поедешь со мной? Ты ведь чумовая, как я… вдруг вот так возьмешь и пойдешь? – слабая надежда, приправленная комплиментом и шуткой.

Дурак… он так и не прощелкал ее!

– С тобой? – Она с облегчением выдохнула страх. – Хоть на край света! Хоть за край света… Хоть за край края.

«Уйти из Киевиц?» – спросила она себя.

«Ради такого, как он? Да легко… Давно пора было это сделать!»

– А если в Африку? – поддел ее Дан. – Все равно поедешь?

– Хоть прямо сейчас.

– Без вещей?

– В Африке мне и набедренной повязки хватит. Ты просто не знаешь, как она мне идет…

– Ты не шутишь? – Он явно не мог поверить в ее слишком общие слова.

– Нисколько. Давай, рассказывай, куда и когда мы едем?

– Мы?..

– Решено и подписано… ставим печать!

Землепотрясная встала на цыпочки и сама поцеловала его в сомневающиеся губы…

И все изменилось. Навсегда.

Вначале ей показалось, что Дан резко отшатнулся от ее прикосновения. Она успела заметить, как радостная улыбка слетела с его лица и разбилась об узорчатый мозаичный пол – так стремительно углы его рта поползли вниз, рот превратился в оскал, лицо заледенело, застыло. Руки обвисли, тело полетело вниз, давая крен на левый бок, голова глухо стукнулась, шея нелепо вывернулась…

Чуб громко всхлипнула, присела, обхватила ладонями его щеки – они казались ледяными.

– Ма-а-а-а-а-а-а-ша!!!!!!! – заорала она на весь подъезд.

Как огромный фонтан, крик взлетел к четвертому этажу, попал в цель, как гарпун.

Сверху скрипнула дверь.

– Что случилось?.. – обеспокоенно спросила с высоты Ковалева.

– Маша… Я его убила! Я убила его!!!!!!

* * *

– Я не знаю… – еле слышно прошелестела младшая из Киевиц, – но, кажется, я не могу его излечить.

– Как это не можешь? – не поняла Землепотрясная Даша.

Неподвижный, угасший, застывший Дан лежал на диване в круглой комнате Башни Киевиц. Его глаза, подернутые изнутри бессмысленной мутью, как стекла, покрытые непроницаемой пеленой мороза, оставались открытыми. И Даша не могла заставить себя их закрыть – ведь глаза закрывают только покойникам.

А она не верила в окончательность смерти.

– Я не знаю… такого еще не было. – Маша разделяла ее чувства. Она в страхе смотрела на свои руки, так смотрят на покойников, не в силах поверить, что жизнь ушла из этих тел, еще день, час, мгновенье тому бывших живыми. – Я не могу воскресить…

– Как такое ва‑аще может быть? – повысила голос Землепотрясная. – Сколько раз ты делала это! Для тебя смерть как… практически грипп! Еще три часа назад все было нормально, ты ж воскресила Ромчика… Что могло измениться за три часа?

– Я не знаю.

– Ты должна! – заорала Чуб.

– Не кричи на нее, – предупредительно рыкнула Катя.

– А что мне еще делать, если не кричать? – В отчаянии Даша встала на колени пред Даном, дотронулась до его ледяного лба.

Он был совершенно холодный: не как труп – словно сам лед, покрытый тонкой человеческой кожей.

– Он не умрет!

– Конечно, нет, мы что-то придумаем… – горячо залепетала Маша.