— А что же ваша тетя? Покинула вас?

— Да, причем навеки. Она умерла.

— Примите мои соболезнования.

— Благодарю вас, лорд Мэнли. Может быть, я недостаточно горевала о ней, так как никогда ее не понимала. Она умерла, еще когда я жила в пансионе. Она не появлялась там с тех пор, как меня отправили в школу. Даже не знаю толком, чем тетушка болела, мне она не призналась, хотя я спрашивала. По-моему, врачи тоже затруднялись сказать. Ей становилось все хуже и хуже, и некоторое время назад она скончалась. У нее осталось мало вещей и не слишком много денег, она завещала их мне, так как других родственников у нас нет. Но я так мало видела ее после того, как оказалась в пансионе… Может, она вовсе не скучала без меня. Может, я ей надоела за первые годы.

— Все-таки неплохой поступок с ее стороны — оставить вам состояние.

— Тетя просто не любила благотворительность. Терпеть не могла жертвовать деньги приютам или домам для умалишенных. Оставить деньги мне, видимо, казалось ей меньшим злом. Я все думаю иногда, может, я что-то сделала не так, и она на меня разозлилась и перестала любить. Ведь у нас часто бывало все хорошо, а потом она замыкалась и отталкивала меня. Может, я и провинилась в чем, не знаю.

Откровенный разговор звучал немного странно — еще никому Эмбер не высказывала то, что у нее на душе. Когда она приехала в Грейхилл, то излагала свою историю Шерре совершенно иными словами, хоть и все то же самое. А лорд Мэнли располагал к откровенности.

«Откуда мне знать, что он не предаст меня? Не воспользуется этими знаниями, чтобы обидеть или уколоть? И почему я думаю, что он поймет все правильно?..»

— Что ж, понимаю, — произнес Ричард. — Конечно же, это останется между нами, мисс Ларк.

— Благодарю вас.

— Но теперь вы живете другой жизнью, — заметил он. — Вы счастливы?

— Да.

— Вы так уверенно это сказали.

— Потому что я в этом уверена.

— И из чего же состоит ваше счастье?

— Я просто живу и никому не мешаю. Никому ничего не должна. Сама выбрала, что делать. Разве поводов недостаточно?

— Действительно, — сказал лорд Мэнли.

Из кустов выскочил Самир и побежал впереди, помахивая закрученным в лихой бублик хвостом.

Эмбер придержала Маргаритку.

— К сожалению, мне пора. Скоро проснется Бруно, и я должна вести его к завтраку.

— В таком случае, я проедусь с вами до Грейхилла. Чтобы на вас феи не напали.

— Злые феи только детей крадут, — засмеялась Эмбер.

— Вы невинны душою, словно ребенок. Так что душу они у вас могут украсть. Нет-нет, и не возражайте; с некоторых пор безопасность юных леди — моя паранойя. Вы знаете, что такое паранойя? Я вам сейчас расскажу.

Ближе к вечеру когда Эмбер сидела вместе с Бруно в детской, вошел слуга.

— Мисс Ларк, вот это прислали из Фэйрхед-Мэнор.

Он протянул Эмбер небольшую, обтянутую бархатом коробку.

— Благодарю, Крис.

Когда слуга удалился, Эмбер поставила коробку на стол и недоумевающе на нее уставилась. Бруно заинтересовался:

— Это подарок?

— Понятия не имею.

Она осторожно приподняла крышку. Внутри лежала вторая коробочка, гораздо меньше, на ней — сложенный вчетверо листок бумага. Эмбер развернула послание.

Незнакомым крупным почерком там было написано: «Для мисс Ларк и Маргаритки от добрых фей».

Эмбер расхохоталась и открыла вторую коробочку — в ней лежал большой кусок сахара.

Снова пришел этот сон о путешествии в темноте.

Эмбер шла по коридорам старого дома в Морпеге, неся в руке зажженную свечу. Коридоры оставались пустыми, как и во время ее последнего приезда туда. В углах невесомо колыхались длинные пряди пыли. Шаги гулко метались среди стен, замирая вдали с тягостными вздохами. Комнаты стояли пустые вся мебель продана, остались только следы — поцарапанный пол, светлый прямоугольник на месте ковра, пятна на обоях там, где висели картины. Но Эмбер помнила, что еще есть стол в кабинете. Туда зачем-то нужно дойти.

Она поднималась по лестнице, полной скрипучих тайн, не прикасаясь к перилам, так как знала: стоит их коснуться, они рассыплются прахом. Эмбер не было страшно, подкрадывалась только та темная, тягучая тоска, которая часто сопровождает подобные сны и является их молчаливым спутником. Дом пуст — она это прекрасно знала. Сюда никто не явится, кроме нее и призраков.

И, стоило вспомнить о призраках, Эмбер подумала: кое-кто из них тут есть. Она пошла быстрее.

В кабинете действительно стоял стол, а на нем — канделябр с тремя погасшими свечами. Эмбер попыталась зажечь фитили от своей свечи, но пламя упорно не занималось. Тоска становилась все сильнее. Эмбер прижалась спиной к стене, выставив перед собою свечу, ожидая, кто появится из темноты.

И появилась тетя. Конечно, кто же еще мог сейчас прийти… Волосы уложены так, как она всегда делала, и платье одно из любимых — ярко-синее, тетушка обожала этот цвет. Она казалась такой настоящей, такой живой, что хотелось поверить на миг, что все плохое, что случалось между ними, — морок, сон. На самом деле тетя любит свою маленькую племянницу, и завтра открывается ярмарка в Морпете, и они отправятся туда вместе…

— Кто здесь? — спросила тетушка. — Покажись.

Эмбер знала, что ни в коем случае нельзя отвечать. Тогда призрак подумает, покачает головой и уйдет. Однако сейчас нестерпимое желание поговорить с женщиной, которая так странно ее любила и умерла давно, далеко и незаметно, пересилило чувство опасности.

— Это я, тетя Мейда, — негромко ответила она.

Тетушка дернулась, но ближе не подошла — мешал свет.

— Задуй свечу, — резко велела она.

Эмбер покачала головой.

— Всегда была упрямой, — забормотала тетя Мейда, — как есть, упрямой, как твой папаша, подлый обманщик. Ты не помнишь его, а я-то помню. Дурная в тебе кровь, девчонка, дурная кровь. Он в аду теперь, — она хихикнула, — как и я. Знаешь, что такое ад, девчонка? Пустые улицы, идешь без конца, и никого нету, и воды не попьешь, а хочется, и присесть некуда, и поговорить не с кем. Ты вот не позовешь. Гнилая у тебя судьба. Не видать счастья.

— Не говори так! — вскрикнула Эмбер. — Не смей!

Тетушка печально покачала головой. Злость на ее лице уступила место мольбе.

— Прости меня, Эмбер, детка. Вот я на тебя сержусь, а сама вовсе и не злая… Ты не знаешь, как это тяжело, всю жизнь в себе грех носить. Я так мало изведала счастья и так мало могла его тебе дать.

Эмбер молчала. Тетушка так часто говорила, когда переставала отталкивать племянницу. Тогда все бывало хорошо. Может, и сейчас будет? Но мольба в глазах тети уступила место холодной ненависти: