же пьяный, и потому дурак, и потому хочу говорить. А вокруг, вокруг одни маски. А вы, вы без маски. Вы сияете, я вижу! Вижу! Я сам пришел на ваш свет! Сам! – и он замолчал, уставившись на грязный тротуар.

– Вы преувеличиваете, Виктор! – мягко ответил Верган и улыбнулся.

Мужчина вздрогнул и тихо рассмеялся:

– О! Вы знаете мое имя! Но откуда? Скажите? Неужели, я такая знаменитость, что в меня все тычут пальцем и шепчут друг другу на ухо: «Смотри, вот он, поэт Виктор, здешний пьяница и фигляр!».

– Нет, нет, мой друг, – он покачал головой. – О вас говорят, что вы талантливый человек. Не более того. Я бы хотел услышать ваши стихи. Вы сможете почитать их для меня?

Лицо Виктора искривилось гримасой боли. Слезы выступили на глазах. Он с трудом сдержал себя и ответил:

– Ваши слова причиняют мне страдание. Я талант? Нет! Нет! Я просто портовая пьянь! Вдохновение покинуло меня! Я давно ничего не писал! Давно! Но сегодня под вечер каким-то чудом я накропал плохенькие строки! – он замолчал, тревожно обвел глазами площадь, затем успокоился и продолжил: – Сегодня странный день. Я чувствую брожение тьмы, медленно ползет она из одного погибшего и проклятого места, которое есть в нашем городе. Я вижу, вы чужестранец, и не буду вас пугать долгими историями. Я просто прочту! – он достал из кармана газетный листок, исписанный меж типографских строк неровным почерком, и принялся читать, ежесекундно отрываясь и поглядывая на площадь:

Жизнь кипит, суета наполняет

тротуары, дороги, мосты.

А когда город встанет, устанет,

выйдут призраки из темноты.

С чердаков, из подвалов, из пыли

вереницею скорбной пойдут

в те места, где они раньше жили,

и кого-то с собой заберут.

Еле видимые силуэты

огибают огни фонарей.

Скоро ставни окон скрипнут где-то,

и опустятся ручки дверей.

И в ночи одинокий прохожий

черной тени увидит полет.

Разгадать он ее вряд ли сможет,

ну а сможет – домой не придет.

Духи будут бродить и скитаться,

вспоминать свои прежние дни.

Духи любят в тени оставаться:

в тишине, совершенно одни.

А на утро беззвучно, покорно

духи будут обратно спешить.

Вечность спрячется в темные норы,

чтобы следующей ночью ожить.

Верган задумчиво слушал его. Воображение рисовало образы. Такие темные и до боли знакомые. Он крепко сжал ладонь в кулак и шумно втянул воздух. Вот оно! Вот оно! Разлито повсюду: в воздухе, в ветре, в надвигающемся урагане!

– Про вас не зря говорят, что вы талант, мой друг, – Верган повернулся к Виктору и осторожно положил руку на его опущенное плечо. – Ваши крылья истрепались. Но ничего, скоро вы опять взлетите.

– Взлечу? Я? – поэт посмотрел на него отчаянным, мутным взглядом. – Я разучился летать! Умею только ползать! Только ползать! Я конченый человек, дорогой мой, конченый!

– В вас говорит хмель, – он убрал руку с его плеча. – Ваши крылья целы, вы немного залатаете их и полетите, полетите ввысь, к небесам!

– Да вы тоже поэт! – воскликнул Виктор, достал из кармана маленькую флягу, обернутую в старую, потрескавшуюся кожу, и сделал глоток. В воздухе разнесся аромат крепкого бренди. – Я бы предложил вам выпить, но вижу, что вам не нужно ничего, чтобы жить! Вы же сияете! Сияете!

«Ничего не нужно, чтобы жить!» – Верган усмехнулся и подумал: «Я прикладываю немало усилий для того, чтобы просто быть здесь!».

– Вы мне нравитесь, – продолжал говорить Виктор, голос его задрожал еще сильнее. – Вы надолго здесь, у нас? Я бы хотел стать вашим другом. Мне так не хватает друзей. Я говорю себе, когда бываю трезвым, что очень люблю свое одиночество, но, как выпью – понимаю, что лгу самому себе.

– Зачем же лгать, дорогой друг! Я уверен, что в этом городе вы сможете найти достойных людей, с кем бы вы могли подружиться. Вы просто сами этого не хотите! А что касается меня, то я здесь ненадолго, но думаю, мы с вами еще успеем пообщаться! – ответил он и задумчиво посмотрел куда-то на небо.

– Дай Бог мне памяти! Чтобы утром я не забыл эту чудесную встречу с вами! – он рассмеялся. – Запомни, запомни, Виктор, ты говорил с тем, кто сияет! Ты, жалкий паяц, говорил с тем, кто сияет! Он оказал тебе великую честь! – он замолчал и икнул.

Верган крепко пожал руку пьяного поэта.

– Свет! Я чувствую свет! Вы отдаете мне его! Ваше сиянье теперь озарило и меня, – забубнил Виктор и так низко наклонился, что чуть было не упал. Неожиданно, он очнулся и посмотрел в сторону кафе, казалось, что будто он резко протрезвел.

– Дорогой друг! Я живу по левую сторону от большого мола на пустынной части берега. Приходите ко мне, пока вы тут. В любом случае, вы найдете меня в порту, каждый моряк укажет вам, где я. А я побегу! Появилось одно спешное дело, – он встал и пошел прочь по площади.

Верган остался один и тяжело вздохнул. Сумеречные краски постепенно преображали город. Скоро зажгут фонари, я люблю, когда они горят и говорят о чем-то тихом и тайном, о том, что способно развеять мрак. Он поднялся, чтобы продолжить свой путь, в его любимом кафе так и не убавилось посетителей. Верган решил остаться без ужина.

«Пророк» – это слово въедалось в его мысли, – «Пророк», – «А когда город встанет, устанет, выйдут призраки из темноты».

Глава 19

Моника жарила блины, ловко подкидывая их на сковородке, и, простыми движениями, выкладывая на большое блюдо. За окном начинало темнеть, и легкое беспокойство овладело ей. Она выглядывала на улицу, ожидая увидеть девочек. Но они все никак не шли.

Она поставила чайник на плиту и хотела было пойти накрывать на стол, как, вдруг, услышала долгожданные голоса Сары и Мелиссы, которые ворвались в квартиру подобно маленькому урагану. Они как всегда спорили и громко смеялись, но грозный вид тети Моники, застывшей в коридоре, заставил их угомониться. Она, подбоченившись, стояла в коридоре и грозно постукивала ногой.

– Эээ, тетя, что-нибудь случилось? – льстивым голосом начала Мелисса, в то время как Сара спряталась за ее спину.

– Котики мои ненаглядные, – растягивая каждую букву, как можно строже ответила она. – Мне бы по-хорошему уши вам оборвать надо. Вы на часики-то глядели свои, а? На дворе темень стоит, а вы все мотыляетесь где-то!

– Ну, тетя, тетя, – быстро залепетала Мелисса. – Понимаете, сегодня был такой день, такой день! Мы столько всего интересного видели, столько всего! Да и я, знаете, так соскучилась по свободе, жуть