Ника слушала как завороженная. Тетя Лара рассказывала обо всем так просто, без стеснения. И такая правда была в этой простоте — вот она жизнь, такая как есть, без прикрас и соплей. Никаких пособий не надо!

Тетя Лара работала в одном из лучших санаториев города дежурной по приему посетителей. Ее конторка была слева от входа. «Кафедра» — так она ее называла. Лара восседала за ней, как царица, на нескольких плотных подушках, чтобы казаться выше и видеть из-за своей «кафедры» всех входящих в просторный холл с мраморным полом и большими кожаными диванами. Огромная грудь ее гордо покоилась на стойке среди упаковок чая, коробок конфет, цветов, подаренных отдыхающими, каких-то счетов и квитанций. Стойка была завалена так, что производила впечатление камеры хранения забытых вещей. Здесь можно было найти все: книги, журналы, зонтики, санаторные карты, кепки, шляпы. Когда вещи долго не забирали, Лариса раздаривала все это нехитрое богатство по своему усмотрению.

В санатории ее любили все. Любили, но побаивались: на язык она была остра, за словом в карман не лезла. Не дай бог к такой в немилость попасть! Но уж если к кому хорошо относилась, то для него готова была в лепешку расшибиться. Позвони ей в ночь-заполночь, скажи: «Лар, несчастье у меня — человека убил», она ответит: «Беру лопату, еду. Скажи, где закапывать будем».

Биография у Ларисы была знатная. Дед ее был известной личностью в крае — директор конезавода в Пятигорске. Ездил он на «победе», а на сиденье всегда держал ружье: в предгорьях было много волков. Да и от людей лихих защита. Так что Ларуся почти с пеленок освоила и дедовскую «победу», и тульскую двустволку 16-го калибра.

На охоту дед с отцом, военврачом, начали брать ее лет с четырнадцати. «Парнем тебе надо было родиться, Ларусик», — не раз говаривал дед. Она и вправду была прирожденной охотницей: по шерстинкам на ветках кустарников, по примятой траве, по неуловимым звериным запахам так могла описать, что творится в предгорьях, что даже бывалые охотники и те диву давались.

И было чему удивляться. Тонкости охоты — той, стародавней, когда идешь не за трофеем забавы ради, а за добычей, на промысел, чтобы обеспечить прокорм на год вперед, — постигали теперь немногие. Лариса с презрением смотрела на тех, кто выезжал на охоту только разок выстрелить, а все остальное за них делали егеря. Она сама могла зверя и выследить, и добыть, и мясо сохранить, и шкуру выделать так, чтоб не скукожилась. Стала зарабатывать охотой, и немало. Многие заказывали барсука. Его добыть — целое искусство. Мясо барсучье очень питательное, им кормили малокровных детей. А о жире и говорить нечего — всем известны его целебные свойства. Барсучья струя, продукт желез, ценилась как возбуждающее средство, опять же — деньги. Ну а мех — шапки, шубы, унты, рукавицы — теплее не бывает. В Кисловодске есть достопримечательность — дача Шаляпина. Местные жители любят рассказывать, что именно в Кисловодске подарили певцу его знаменитую шубу — мол, была она из барсучьего меха и спасала его от холода в лютые годы революции, пока в Петрограде жил. И так он ее полюбил, что не смог расстаться с ней, увез с собой в эмиграцию. И несмотря на свидетельства современников, что на портрете Кустодиева великий тенор изображен в шубе бобровой и именно ее — кстати, вместе с картиной — увез за границу, кисловодчане упрямо верят в свою легенду, пересказывая ее всем приезжим.

Инстинкт охотника передался Ларе по наследству, стрелком она была блестящим — точно стреляла, без промашек. Концентрировалась на ударе полностью, застывала без мандража. За талант прозвали ее Диана-охотница. Оттачивала свое искусство «Диана» в гарнизоне чешского города Миловице, что недалеко от Праги, — туда на службу направили ее отца, и он забрал с собой всю семью. Тогда это была еще Чехословакия. В старом чешском городке после 1938-го немецкие военные части обустроили танковый полигон. Именно здесь перед отправкой в Африку тренировался со своими танковыми дивизиями знаменитый «Лис Пустыни» — генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель. Затем, когда Вторая мировая война закончилась, в Миловице сделали ставку Центральной группы войск Варшавского договора. На этом самом стрельбище выпускница средней школы Лариса Коханец освоила специально собранную для ее отца «збройовку» 375-го калибра. Палила она из нее так, что командир взвода уговаривал отца Ларисы не отправлять ее в Советский Союз, а оставить в Миловице инструктором по стрельбе. Лариса с легкостью овладела всеми видами оружия, а уж со штуцером 375-го калибра могла запросто отправляться на «Большую пятерку» в Африку — берегись, буйволы-львы-носороги!

Вот такая была она, Лариса Коханец. И к ней, именно к ней, приехала из Москвы Ника, пережившая смерть матери, ужас предательства и вляпавшаяся по самые уши в опасные приключения.

На следующее утро, пробудившись, Ника не сразу сообразила, где находится. Через витражные окна комнату мягко заливал золотистый свет. «Я же в Кисловодске!» — радостно вспомнила девушка.

Она сладко потянулась и широко раскинула руки: постель была огромной. На ней, не стесняя друг друга, легко могли уместиться человек пять средней комплекции. Кровать подарил Ларисе тот самый Владик, который покинул ее на третий день знакомства и которого она потом вернула. Владик смастерил ее своими золотыми руками — он был краснодеревщиком. Сейчас эту редкую профессию называют элегантным словом «реставратор», а тогда столяр-краснодеревщик мог сделать все: от резных ворот до причудливого платяного шкафа или вот такую добротную кровать, для которой пришлось шить специальный гигантский матрас, на котором спалось, как в раю.

— Дарю тебе, Ларка, сексодром! — сказал Владик онемевшей хозяйке, затаскивая кровать по частям в ее светелку.

Кровать и впрямь была необычная — и размахом, и причудливостью. Монументальное сооружение венчал балдахин — его Владик высмотрел в какой-то книжке про французских королей. Любой, кому доводилось лицезреть в глубокой провинции это воплощение буйной фантазии, чувствовал себя карликом и впадал в глубокий культурологический шок. А Нике эта кровать казалась воплощением надежности и защиты, которые она обрела в этом городе. Ну кто ее здесь найдет? Никто!

Но девушка жестоко ошибалась…

Когда Ника сказала Ларе, что хочет сдать в ювелирную комиссионку камень из материнского кольца, та поначалу расстроилась:

— Зачем память о матери продаешь? Разве я с тебя деньги за проживание прошу?

— Тетя Лара, мне деньги на учебу, на жизнь понадобятся. К тому же мама этот камень сама собиралась продавать. Он ей несчастья приносил… Да и не очень-то он драгоценный, — врала Ника. Не могла же она сказать, что сдает первый брюлик из украденного мешочка.

— Ну, если несчастья… Ладно, поговорю, с кем надо….

Куда-то позвонив, она вскоре доложила:

— Я того еврейчика, что там работает, предупредила, чтобы все оформил без обмана, мол, ты своя. Чтобы никаких фокусов не было, того-сего, рассрочек там разных. Деньги бери все! Не будет полной суммы сразу — не соглашайся. Скажи, что подъедешь и камень сдашь, когда он все деньги соберет.