Я смеюсь, а он хмурится.

– Да ну, а у тебя? По крайней мере, Зед мне нравится.

Не могу удержаться от смеха. То, что Хардин пытается меня защитить, довольно смешно. Зед – просто друг, не более того. Как и Хардин.

Хардин качает головой, но молчит. Он снова включает музыку, и вой гитар и басов буквально режет мне уши.

– Можешь сделать потише?

К моему удивлению, он убавляет громкость, оставляя музыку как фон.

– Это ужасная музыка.

Он смеется и крутит руль.

– Нет. Хотя мне интересно знать, что, по твоему мнению, хорошая музыка.

С такой улыбкой он кажется спокойным, особенно сейчас, когда ветер из опущенного окна развевает ему волосы. Хардин поднимает руку и откидывает хайер. Мне нравится это движение, но я гоню из головы подобные мысли.

– Ну, мне нравятся BonIver[2], и Fray[3], – наконец отвечаю я.

– Ну да, конечно, – усмехается он.

Мне обидно за любимые группы.

– А что с ними не так? Они очень талантливые, у них прекрасная музыка.

– Ага, очень талантливые. У них талант нагонять на людей сон.

Я поворачиваюсь и шутливо бью его в плечо, он морщится и смеется.

– Мне нравится, – улыбаясь, говорю я.

Если мы сможем поддерживать такое настроение, как сейчас, то мы действительно неплохо проведем время. Смотрю в окно и понимаю, что действительно не представляю, где мы находимся.

– Куда мы едем?

– В одно из моих любимых мест.

– А именно?

– Тебе действительно все нужно знать заранее?

– Да, мне нравится…

– Все контролировать?

Я молчу. Я знаю, что он прав; я действительно хочу все держать под контролем.

– Не скажу, пока не приедем… то есть еще пять минут.

Откидываюсь на кожаное сиденье и оглядываюсь назад. Грязная стопка учебников и листы бумаги – с одной стороны, и плотная черная толстовка – с другой.

– Увидела что-то интересное? – неожиданно спрашивает Хардин, и я смущаюсь.

– Что это за машина? – спрашиваю я.

Надо заставить себя не думать о том, что я не знаю, куда мы едем, и не привлекать его внимания любопытством.

– «Форд Капри», классика, – отвечает Хардин, явно хвастаясь.

Он принимается рассказывать о машине. Хотя я совершенно ничего не понимаю, о чем он говорит, мне нравится следить за его губами, как они двигаются и как он растягивает слова.

Несколько раз Хардин мельком смотрит на меня, потом резко бросает:

– Я не люблю, когда на меня пялятся. – Но через некоторое время вновь улыбается.

Мы начинаем спускаться по гравийной дороге, и Хардин выключает музыку, так что слышен только хруст гравия под колесами. Внезапно я понимаю, что мы посреди пустоши, черт знает где. Поднимается тревога; мы одни, совсем одни. Ни машин, ни зданий, ничего вокруг.

– Не беспокойся, я тебя сюда привез не для того, чтобы убивать, – шутит он, и я хмыкаю.

Видимо, он не понимает, что я больше боюсь того, что я могу сделать с ним наедине, чем того, что он сделает со мной. Еще через километр мы останавливаемся. Смотрю в окно и не вижу ничего, кроме травы и деревьев. Вокруг желтые полевые цветы, дует теплый ветер. Конечно, это очень хорошее, спокойное место. Но почему он привез меня именно сюда?

– Что мы здесь будем делать? – спрашиваю я, вылезая из машины.

– Для начала немного пройдемся.

Я вздыхаю. Значит, он решил меня проверить?

Заметив мое кислое выражение, он добавляет:

– Это не очень далеко.

И идет по траве, примятой, будто по ней уже ходили несколько раз.

Большую часть времени мы молчим, если не считать пары колкостей Хардина насчет моей медлительности. Я не отвечаю и осматриваю окрестности. Понимаю, что Хардину очень нравится это, казалось бы, случайное место. Так тихо. Спокойно. Я могла бы остаться тут навсегда, будь у меня книги. Он сходит с тропки и идет через лес. Во мне снова пробуждается врожденная подозрительность, но я следую за ним. Через некоторое время мы выходим из леса к речке. Не знаю, где мы, но река, похоже, довольно глубокая.

Хардин молча стягивает через голову свою черную футболку. Вновь скольжу взглядом по разрисованному телу. Сейчас голые ветви набитого на его коже засохшего дерева выглядят красивее, чем при ярком освещении. Он наклоняется, чтобы расшнуровать грязные черные ботинки, и ловит мой взгляд.

– Погоди, зачем ты раздеваешься? – спрашиваю я, глядя на реку. О нет! – Ты что, собираешься плавать? Здесь? – Я указываю на реку.

– Да, и ты тоже. Я тут всегда плаваю.

Он расстегивает штаны, и я заставляю себя не смотреть на проступающие мышцы спины, когда он наклоняется.

– Я не буду тут плавать.

Я не против искупаться, но не в незнакомом месте, в непонятной речке.

– Почему это? – Он кивает на речку. – Здесь чисто. Дно видно.

– Так… Там, может, рыбы или еще черт знает что. – Понимаю, что это глупо, но мне наплевать. – Кроме того, ты не сказал мне, что мы едем купаться, так что мне не в чем. – С этим не поспоришь.

– Ты хочешь сказать, ты из тех девчонок, что не носят нижнего белья? – Хардин ухмыляется, и я смотрю на него, на эти ямочки. – Нет, значит, иди в трусах и лифчике.

Он что, надеялся, что я приду сюда, разденусь и буду с ним плавать? Внутри у меня становится тепло от мысли, что я окажусь в воде, почти раздетая, рядом с Хардином. Что он со мной делает? У меня никогда раньше не возникало таких мыслей.

– Ты иди, а я не буду плавать в белье. – Я сажусь на траву. – Просто посмотрю.

Хардин хмурится. Он в одних облегающих черных боксерах. Я второй раз вижу его без одежды, и сейчас, под открытым небом, Хардин выглядит еще лучше.

– Ты зануда. И многое теряешь, – категорически заявляет он.

И прыгает в воду.

Я смотрю на траву, срываю несколько стебельков и играю ими. Слышу крик Хардина: «Вода теплая, Тесс!» Со своего места я вижу капли, стекающие по черным волосам. Он улыбается и вытирает рукой лицо.

На мгновение я жалею, что не такая смелая, как Стеф, например. Будь я Стеф, я бы разделась и прыгнула в теплую воду. Я бы плескалась, забиралась на крутой берег и прыгала вниз и висла бы на Хардине. Я была бы веселой и беззаботной.