— Вам нравится жить в деревне?

— Я родилась и выросла в семье священника, училась в закрытой школе в Шерборне. Когда пришлось ездить в больницу Коулберта, я возненавидела Лондон.

— Здесь не очень-то хорошо жить.

Они шли по тихим, спокойным улицам, и она оглядывалась по сторонам.

— Нет, на этих улицах жить — совсем другое дело, на этих улицах можно жить и при этом быть вполне довольной. Хотя я все равно скучала бы по деревне…

— Пожалуй, загородный дом на уик-энд вполне решит эту проблему, не так ли?

— Вполне, — рассмеялась она. — Вот только надо подыскать богатого мужчину, имеющего дом поблизости и еще один в какой-нибудь милой деревушке.

— Тут полно богатых мужчин, — задумчиво произнес он.

— Не сомневаюсь в этом, только мне не удается с ними познакомиться. — Она взглянула на него и рассмеялась. — Иногда хочется нести чепуху.

Они шли по узкой улочке и вскоре, добравшись до маленького ресторанчика, вошли в него — спустились по нескольким ступенькам, ведущим вниз с тротуара. Столики были покрыты белоснежными льняными скатертями, приборы на них отражали пламя свечей. В зале было полно народу, и Флоренс с облегчением отметила, что ее платье пришлось под стать обстановке. Сев за столик, она непроизвольно, но с откровенным удовольствием огляделась вокруг. Это было милое местечко: белые стены, красивые цветы на картинах, удобные стулья, столики, не слишком теснящиеся друг к другу, и официант — сама любезность.

Меню было исключительным, но цен указано на нем не было. Несколько сбитая этим с толку, Флоренс замешкалась, не зная, что заказывать. Хоть ресторан и небольшой, но, возможно, довольно дорогой.

Наблюдая за ней из-под опущенных век, мистер Фитцгиббон чуть улыбнулся.

— Не знаю, как вы, — начал он, — но я голоден. Как насчет паштета из крабов и бараньих тефтелей для начала? К ним подают изумительный соус. А сладкое выберем позже.

Флоренс, ощутив облегчение, сразу согласилась. Согласилась и когда он, ожидая заказа, предложил ей хереса.

— Прелестное местечко, с виду даже не подумаешь, правда же?

Он понял, что она имеет в виду.

— Потому что находится на тихой и укромной улочке.

— Наверное, вы тут не первый раз? — сказала она, чтобы заполнить паузу.

— Случалось, — с улыбкой произнес он. А эта девушка, сидящая напротив него, девушка, чьи волосы отливали золотом в мягком свете свечей, и впрямь очаровательна, думал он, конечно, на ней не новое и не самое модное платье. И, кроме обычной золотой цепочки и часов, никаких украшений. Он невольно сравнивал ее с Элеонор, которая звонила ему тем вечером и просила сходить с ней на какую-нибудь вечеринку или еще куда-нибудь. Их связывали многолетние дружеские отношения, и, хотя он не был в нее влюблен, он задавался вопросом, не жениться ли ему на ней. Он мечтал о жене, доме, детях. Но только это будет не Элеонор… Последние несколько недель мысль о браке его не покидала, хотя ее теснили многие другие мысли. Но вот сейчас, наблюдая за Флоренс, он оказался во власти этой неотступной мысли…

Он завел разговор о разных пустяках. А за бараниной вдруг спросил:

— Любите читать?

Она отправила в рот несколько аппетитных горошин и ответила:

— О да. Все, что попадается в руки…

— Поэзию?

— Да, люблю Джона Донна, и Браунингов, и Геррика. Хотя предпочитаю романы.

— «Джен Эйр»? — он подмигнул ей. — «Гордость и предубеждение», «Грозовой перевал» или что-нибудь этой… как ее зовут?.. М.М. Кей?

Флоренс наколола маленькую морковку.

— Однако вы все знаете. Да, я читала эти романы. Я люблю благородные чувства. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, понимаю. Потому что дочь священника?

Она серьезно восприняла его слова.

— Возможно, поэтому. Но у меня невыносимый характер.

— У меня тоже, Флоренс, хотя я льщу себя надеждой, что умею сдержаться… пока меня не раздразнят по-настоящему.

— Ну, это, наверное, случается крайне редко, — проговорила Флоренс. — Ваши просьбы всегда и всеми исполняются, ведь вы очень важный человек.

Она ему улыбнулась, но встретила непроницаемый холодный взгляд.

— Уж не подлизываетесь ли вы, Флоренс?

Она смутилась, но решила не подавать виду.

— О Господи, конечно, нет! Зачем мне это? Хотя я была искренна, все же прошу прощения, если шокировала вас. Отец всегда учил меня прежде думать, потом говорить.

— Это мне нужно извиняться, Флоренс. И, пожалуйста, чувствуйте себя свободно. Говорите, что хотите… Не после того, как подумаете…

— Разумеется, исключая время, когда я на работе.

— Да. Договорились. А теперь перейдем к сладкому. Сливочное мороженое с клубникой? Или крем-брюле?

— Обожаю сливочное мороженое. А крем-брюле я могу приготовить и дома.

Он сделал заказ. Для себя попросил сыр.

— Вы умеете готовить?

— Конечно, у меня была возможность научиться стряпать разные блюда, когда я ухаживала за мамой. Думаю, все женщины умеют готовить. Это для них так же естественно, как застилать кровать или гладить рубашки, — прозаически закончила она.

Ему никогда не представлялся случай выяснить, умеет ли все это делать Элеонор, но с виду казалось, что вряд ли. Надо в ближайшее время ее спросить, решил он. Ему было приятно с Флоренс, и он уже подумывал вновь пригласить Флоренс как-нибудь вечером.

Выпив кофе, они отправились домой, и у дома миссис Твист он взял у нее ключ:

— Нужно проверить, нет ли Бастера?

— Нет, он наверху с миссис Твист. — Она взяла обратно ключ. — Спасибо за обед, мистер Фитцгиббон. За чудесный вечер.

— Вы доставили мне удовольствие, Флоренс.

Он открыл дверь, и она вошла.

— Спокойной ночи и еще раз спасибо.

И уже за закрытой дверью она услышала его тихое «спокойной ночи».

Флоренс не знала, чего она ждала от мистера Фитцгиббона на следующий день, когда пришла на работу, но только не этого холодного взгляда и не менее холодного приветствия. За своим рабочим столом он так мало походил на приятного мужчину, с которым она провела вечер накануне, что с миловидного лица Флоренс вмиг сошла улыбка. При первой возможности Флоренс решила узнать у миссис Кин, что она сделала не так.

— Не переживай, — успокоила ее регистраторша. — Я знаю, он очень тобой доволен. Просто его что-то беспокоит. Или кто-то. Может, эта Элеонор…

— Они обручены?

— Нет, вряд ли. Он влюблен в нее не больше, чем я. Ему тридцать шесть, и, если хочешь знать, он никогда не был влюблен, по крайней мере настолько, чтобы собраться жениться. Во-первых, он слишком занятой человек, а во-вторых, ему нужна девушка, которая приняла бы его строгие манеры.