отречься от обличенной в этом документе „ереси". По воле патриарха Иван Андреевич подписал „учительный свиток" в знак своего раскаяния, был „в вере истязай и дал на себя в том обещание и клятву", что более не отступит от православия (читай: воли церковных властей) [14].

Филарет, патриарх Московский и всея Руси

Несмотря на отречение князя от его „ереси" (в которую он, скорее всего, не впадал), Филарет не желал, чтобы опальный князь жил без достаточно жесткого контроля. 11 января 1624 года в Кириллов монастырь была отправлена грамота с подробным перечислением всех „прегрешений" Ивана Андреевича, начиная со Смуты, завершавшаяся… его прощением! „И государь царь и великий князь Михайло Феодорович всея Русии, - гласила грамота, - и отец его государев, великий государь (так!) святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии, по своему государскому милосердому нраву милость над тобой (Хворостининым. - А. Б.) показали, тебя пожаловали, из Кирилова монастыря велели тебя взяти к Москве и велели тебе видети свои государския очи и быти тебе во дворянех по-прежнему".

Итак, Иван Андреевич был „освобожден", но в то же время монастырским властям было велено отправить его под стражей, которая должна была сдать „свободного человека" с рук на руки московским властям. В столице Филарету легче было организовать за литератором-вольнодумцем строгий присмотр. Не веря своему окружению, зная, что вокруг шныряют шпионы патриарха, Хворостинин под страхом новой, на этот раз несравненно более жестокой расправы вынужден был молчать. Нам неизвестно ни о его контактах этого времени, ни о сочинениях. Духовная смерть литератора ненамного опередила физическую смерть. Князь Иван Андреевич Хворостинин принял постриг в Троице-Сергиевом монастыре и скончался там 28 февраля 1625 года. Он умер молодым, в возрасте около 35 лет, под именем Иосифа, преданного своими братьями.

Страх губил человеческое достоинство и растлевал жизнь. Даже аристократ и воевода князь Хворостинин не нашел в себе сил до конца противиться духовному гнету. Гневный трактат против страха написал другой русский литератор-вольнодумец - Антоний Подольский [15]. Он назывался „Слово о расслебленном, и немужественном, и изумленном страховании, писано к некоему другу" [16].

Не смиренное утешение, но яростное возмущение и протест звучит в строках, обращенных к охваченному страхом современнику Хворостинина и Филарета. Русский человек боится „до изумления", боится теней и стен, „не только привидений, но и себя боится и в отчаяние приходит", его пугает неизвестное будущее, ужасают раны и смерть, страшат „безвестные напасти", он становится „бесчувственен и безсловесен". Все это грешно и недостойно человека, считает Антоний Подольский.

Только тот „убоится страха", считает писатель, кто не имеет страха божия, не укрепил свой дух высокими идеалами. Ты боишься - значит, поклоняешься не Богу, который поднимает павших, милует и исправляет грешников; „не знаешь разве, что одному Богу подобает кланяться и его одного бояться и трепетать?! Пусть боятся и трепещут больше дьяволы от нас, имеющих царскую печать и непобедимое оружие, а не мы от них, потому что, Христовы воины и оруженосцы, кого убоимся?!"

Безумие - бояться тех, кто сам должен бояться. По-настоящему убежденный человек может понести раны, но души его никто не одолеет; он „ни царя не устрашится, ни тельцу золотому не поклонится". Человеку позорно не выносить с твердостью беды и глумления, не иметь терпения. „Что же такое терпение? - спрашивает автор. И сам отвечает: - Чтобы не болезновать боязливой мыслью. Что значит не болезновать? - значит ставить ни во что, значит быть мужественным". Что же такое мужество? Это вера, любовь и победа над врагами.

Ты дрожишь, говорит Антоний, значит, маловерен, ты боишься сказать слово… но „что есть церковь? Не вера ли наша?" Господь создал бесчувственные вещи и бессловесных скотов - но они пребывают в бесчувствии и бессловесии по своей природе. „Ты же как унижаешься и сам себя бессловесием погубляешь? Кто имеет власть над душою твоей, кроме Бога! Потому убойся Бога и устыдись ангелов - перестань малодушничать, ибо мы на камне веры утверждены от Создателя!"

„От безмолвия бывает страх", - афористически свидетельствует литератор, опираясь на Иоанна Лествичника. „Страхование - младенческий обычай в старой тщеславной душе… От тщеславия и от неверия страх рождается… Велико же малоумие ожидать нечаемого и о неизвестном печься!" - замечает Антоний в духе стоиков.

Он согласен, что незнание будущего часто рождает страх, но не склонен мелочно утешать своего адресата. „Ведай будущее, - пишет он, - ты умрешь и как все предстанешь перед Страшным судом". Так стоит ли трепетать, вместо того чтобы праведно жить? Антоний издевается над страхом перед перипетиями земной жизни, над тем, что его адресат боится бывать в некоторых местах (надо думать, во дворце, где действительно было опаснее, чем в других местах столицы). Чтобы изгнать страх, он советует как можно чаще бывать именно в пугающем месте, - а то смотри, как бы не состарился смех над тобой с тобою! Антонию смешно, что человек способен бояться жизни больше, чем вечной расплаты, и князя больше, чем бога.

Не бояться следует, а бороться за правду, ибо правда спасает, как броня. Господь дал человеку необходимое оружие для спасения и победы над врагами, а теперь, по словам апостола, „время уже нам, лежащим и как бы спящим, восстать!".

Действительно, страх во времена Антония Подольского усыплял людей, старавшихся утопить свой мятущийся разум в вине. Пьянство было характерно для многих умных и честных людей России, какое-то время спасался вином от страшной действительности и сам писатель-публицист, пришедший в Москву в Смутное время из окрестностей Троице-Сергиева монастыря (где в начале XVII века располагался мужской Подольский монастырь). Как и Хворостинин, это был светский человек - подьячий, с 1614 по 1617 год работавший в Разрядном приказе, в его Денежном столе (отделе), занимавшемся финансовыми операциями и производством денег на Монетном дворе. Как и Хворостинин, помимо государственной службы Антоний Подольский много времени и сил отдавал самообразованию, изучал грамматику, поэтику, риторику, логику, философию, читал Священное писание и труды отцов церкви.

Антоний, по-видимому, не участвовал в братоубийственной борьбе и народном ополчении против интервентов во время Смуты, не столь очевидны для него были ужасные последствия нетерпимости и идеологической конфронтации. Он вряд ли, по крайней мере в начале своей литературной деятельности, смог бы понять гуманную примирительную позицию Хворостинина, но в отличие от князя Ивана Андреевича Антоний вступил в активную борьбу с пороками общества, не замкнувшись в камерном литературном творчестве.

Как яростный проповедник-полемист, Антоний Подольский выходит на площадь