– Вы хотите войти в женское благотворительное общество?

Она кивнула.

Адам задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Скажите мне, леди Булман… и, пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь… – вежливо начал он.

– Хорошо, – осторожно отозвалась графиня.

– Правда, что вы однажды подмигнули мужчине, и это привело к дуэли?

– Да. Знаете, мне что-то попало в глаз. Произошло просто недоразуме…

– Верно, что некий молодой человек свалился с балкона в театре, пытаясь заглянуть вам в корсаж?

– Его ввели в заблуждение, – поспешно возразила графиня. – Зрелище самое обыкновенное, всего лишь…

– Вы показывали лодыжки на сцене в театре?

– А иногда… и икры, – слабым голосом призналась она.

– Вы вступили в брак, став призом в карточной игре?

– Можно ли осуждать за это мужчину? Я трофей, перед которым трудно устоять. – Ева попыталась изобразить очаровательную улыбку.

Адам вздохнул, запрокинув голову на бархатную спинку кресла, и смерил графиню хмурым взглядом.

А он-то было подумал, что его уже больше ничем не удивить.

Чем дольше пастор молчал, тем ярче разгорался румянец на ее щеках. Что это – гнев или смирение? Если бы зашла речь о пари, Адам, скорее, поставил бы на первое.

– Значит, вы судите, достаточно ли я хороша для местного женского общества. – В ее тихом голосе слышалась сдержанная ярость. – Хоть вы и уверяли, что судить – не ваше дело.

– Я сомневаюсь в том, что вы всегда делали верный выбор.

– Откуда вам знать, какую жизнь я вела и что заставляло меня делать тот или иной выбор?

– В том-то и дело, леди Булман. Я не представляю.

– Как вы смеете…

Адам протестующе поднял руку.

– Позвольте, я попытаюсь объяснить. – Он шумно вздохнул. – Многие мои прихожане прожили всю жизнь в Пеннироял-Грин и никогда не бывали в Лондоне. Они привыкли следовать правилам, которые, как им кажется, никогда их не подводили. Правила эти означают: регулярно посещать церковь, стараться не появляться на страницах бульварных газет, не устраивать скандалов в опере, надевая платье, которое, возможно, открывает соски, а возможно и нет, и не принимать денежное содержание или роскошные апартаменты в обмен на интимную связь с членом парламента. Большинство жителей городка считает подобные вещи опасной угрозой всему, что им дорого.

В словах пастора слышалось неодобрение.

Дыхание графини участилось.

– Это не единственная причина. Роскошные… апартаменты и содержание.

Адам почувствовал, что причинил ей боль. Мысль о том, что он заставил сильную женщину заикаться от стыда, вызвала у него отвращение. Его охватило сочувствие. Он ощутил, как внутренности скручиваются в тугой узел.

– Это лишь… пожалуйста, попытайтесь понять. Это моя паства, леди Булман. Я забочусь об этих людях. Их вера для меня бесценна. Вы хотите втереться к ним в доверие и просите меня помочь. А моя единственная цель – оберегать их, сколько хватит сил. Они полагаются на мое благоразумие, рассудительность и осмотрительность. Мне хотелось бы услышать доводы, почему я должен доверять вам. Вы способны меня убедить?

Графиня сделала глубокий вдох, плечи ее приподнялись. Медленно выдохнув, она тщательно разгладила платье на коленях, словно пытаясь стереть прошлое.

Потом выпрямилась, высоко вздернув подбородок, точно солдат, идущий на битву с поднятым знаменем.

И снова Адам испытал невольное восхищение.

– Что ж, хорошо. Знаю, все это звучит ужасно, преподобный. Но из того, что вы слышали, легко сделать верные выводы. Вас это, возможно, удивит, но я никогда не могла себе позволить такую роскошь, как безрассудство. Ни один мой поступок не объяснишь пустым капризом или испорченностью. Все перечисленное вами – прыжки с балкона, дуэли и прочее – совершали другие люди. Я не внушала им свою волю, словно гипнотизер, при помощи магических пассов – один взмах руки, и они бросаются исполнять мои приказы. Нет.

«Скажите еще что-нибудь в свою защиту», – хотелось ответить Адаму, но графиня, похоже, не собиралась продолжать. Она явно считала, что сказанного ею довольно.

– Безумства этих людей – ответ на ваши поступки. Вы рассуждаете, как муза хаоса.

Она сражалась, но проиграла битву. По ее губам скользнула кривая, злая усмешка, и Адам не удержался от улыбки.

– Зачем вам друзья? Почему я должен верить, что это не очередная прихоть пресыщенной, избалованной женщины, которая всего лишь ищет новых развлечений? Мои прихожане – не игрушки.

Его слова прозвучали резко, но графиня и бровью не повела. Адам почувствовал невольное уважение.

Она сидела неподвижно. Адам испытал удовольствие при мысли, что силой духа эта женщина не уступает ему самому. Он начинал понимать, как она сумела вознестись так высоко.

– Вы, безусловно, верите: каждый заслуживает, чтобы ему дали шанс начать новую жизнь. Не так ли, преподобный Силвейн? Теперь Пеннироял-Грин – мой дом. Я не выбирала его, однако уезжать отсюда не собираюсь. Но тосковать здесь, изнывая от скуки, мне тоже не по нраву. Выходя замуж за графа Уэррена, я надеялась, что смогу полностью изменить свою жизнь. Все те эпизоды, которые вы описывали, я оставила далеко позади, преподобный. Театр, дуэли, карточную игру, бульварные газеты… – Она выдержала многозначительную паузу. – Мужчин.

Последнее слово прозвучало решительно, почти как вызов.

Ах, эти выразительные паузы. Адам их обожал. Сам того не желая, он любовался графиней. Ее тирада выдавала сценический опыт и известное актерское мастерство. Адам готов был биться об заклад: эта женщина никогда не сможет оставить позади все свое прошлое.

– Значит, вы больше не скучаете по публике, леди Булман?

– Это говорит мне человек, к которому прикованы все взгляды каждое воскресенье на утренней проповеди.

– И вы уже не испытываете желания вызывать… волнение?

– Я просто… хочу получить шанс завести друзей. Стать прежней. Быть… самой собой, – проговорила она просительным тоном, пытаясь польстить пастору.

Эта попытка оказалась чуть более успешной. Графиня выглядела искренней, кроткой и смиренной. Ее щеки пылали от смущения, а руки нервно мяли шелк платья. Адам подозревал, что она не привыкла прямо просить о чем-то.

Боже, смущенная, она казалась еще прелестнее. Пожалуй, больше всего поражали в ней резкие контрасты: чарующая мягкость и резкость, гордость и уязвимость обиженного ребенка.

Адам тяжело вздохнул. Стоящая перед ним проблема могла показаться забавной, если взглянуть на нее со стороны.

Его уговаривали ввести в круг добропорядочных женщин чужачку, особу сумасбродную и опасную, иными словами, запустить лисицу в курятник. Кто знает, не обернется ли это знакомство кровавой расправой? Хоть графиня и носила титул, ее изысканные манеры, наносные, не привитые воспитанием, напоминали позолоту, уже начавшую облезать. Адам хорошо понимал, что эта женщина непредсказуема, а прихожане Пеннироял-Грин, за исключением, разумеется, его кузенов, цепко держатся за традиции, за незыблемость раз и навсегда заведенного порядка: смену времен года, сбор урожая, рождение телят, крещение младенцев и проделки Эверси.