Внимательное их чтение доказывает тесную связь между основанной Беде рабочей ассоциацией под названием «Общество взаимопомощи токарей по дереву и пильщиков города Парижа» и ее ежегодным банкетом. «Банкет проходил в „Радуге“ у Бельвильской заставы, в очень просторной зале; он не должен был состояться, потому что, если верить господам мастерам с улицы Клери, все рабочие должны были покинуть и праздник, и общество», — пишет Беде. После ареста Беде, обвиненного в создании рабочей коалиции, мастера надеялись покончить с рабочим сопротивлением; однако незадолго перед праздником власти помиловали Беде, а сам праздник состоялся и вышел блестящим, хотя и был подготовлен наспех. Неуспех праздника означал бы поражение общества, а тот факт, что он прошел успешно, свидетельствовал о добром согласии между членами общества и другими гостями, тоже токарями.

Это тем более замечательно, что в подробнейшем уставе общества, который Беде вместе с несколькими друзьями сочинили в 1819 году и после долгих споров между уполномоченным токарей и полицейским комиссаром его квартала представили наконец на одобрение властей, о подобном празднестве не говорилось ни слова. Это молчание может быть объяснено тем, что о таких вещах ничего не говорилось в том документе, который токари взяли за образец, — уставе Филантропического общества, патронируемого племянником короля герцогом Ангулемским: для благотворителей, которые ставили своей главной целью улучшение нравственности рабочего класса, организация корпоративного праздника была безусловно задачей не первостепенной. Что же касается рабочих, они, по всей вероятности, умолчали о празднике ради того, чтобы рассеять подозрения властей: во всяком случае, лишь только устав получил официальное одобрение, члены общества первым делом озаботились выбором даты для корпоративного праздника и устройством этого мероприятия. Было решено 8 мая, в праздник явления святого Михаила, устроить мессу и банкет. Однако эти два события оценивались не одинаково. Хотя у общества имелся капеллан (имя его до нас не дошло), религиозность токарей и их пожизненного уполномоченного носила, сколько можно судить, довольно поверхностный характер и во всяком случае не отличалась никакими сугубо католическими чертами: объясняя товарищам необходимость отслужить мессу, Беде говорит, что следует изъявить благодарность божеству примерно так, как делали греки и римляне[108]. Обществу взаимопомощи, в которое входили рабочие одной профессии, требовался свой престольный праздник, потому что такое общество, в сущности, представляло собой не что иное, как секуляризированное профессиональное товарищество, а закон Ле Шапелье по-прежнему оставался в силе[109]. Дата и личность святого покровителя выбирались исключительно по традиции. Из книги Пердигье мы знаем, что подмастерья плотников праздновали День святого Иосифа, плотники — День святой Анны, слесари — День святого Петра, кузнецы — День святого Элигия летнего, каретники — День святого Элигия зимнего… а токари по дереву — День явления архангела Михаила. Поэтому необходимо отслужить мессу, и общество должно во что бы то ни стало об этом позаботиться, даже если его уполномоченный сидит в тюрьме, однако очевидно, что успех банкета гораздо важнее. Описывая праздник архангела Михаила в 1820 году, Беде уделяет религиозной церемонии четыре строки; в следующем году он делает все необходимое для того, чтобы она состоялась, но о том, как она прошла, не говорит ни слова; в 1822 году он вообще не касается этой темы…

Зато банкету он посвящает много страниц! В 1821 году Беде очень тронуло желание товарищей отменить торжество в том случае, если его, Беде, к этому времени не освободят; тем не менее он настаивал на том, чтобы даже в его отсутствие праздник состоялся в положенный день[110]. Так и произошло; праздник, как и в предыдущем году, стал триумфом Беде, и он останавливается на нем очень подробно. Песни, сочиненные по этому поводу («приличествующие случаю», как выражались в ту эпоху) и исполненные в конце трапезы либо самими авторами, либо другими членами общества или даже их супругами, Беде переписывает полностью и сопровождает лаконичными комментариями, а между тем 8 мая 1821 года их исполнялось целых пять, причем некоторые были довольно длинные. Известно, что сочинение и исполнение песен — одна из важных особенностей народной общежительности той эпохи: в Париже эпохи Реставрации песенные собрания, погребки, кабачки и прочие сообщества пользовались чрезвычайной популярностью в рабочих кругах. Точно так же обстояло дело на праздниках компаньонов: ни один из них не проходил без песен, прославляющих сообщество подмастерьев, к которому принадлежали собравшиеся, и поносящих сообщества соперников. Кстати, именно это стало отправным пунктом реформы компаньонажа, задуманной Пердигье: шокированный музыкальными призывами к убийству, которые он слышал во время своих странствий, он сочинил свою первую песню, исключительно мирную, в отместку тем, кто утверждал, что ему не удастся их превзойти. На этом Пердигье не остановился: две брошюры для компаньонов, которые он выпустил прежде своей «Книги компаньонажа», и само это издание содержат большое число песен, сочиненных им самим или его друзьями в том же мирном духе; песни эти были призваны популяризировать предлагаемую Пердигье реформу компаньонажа; нет ничего удивительного в том, что одна из них носит название «Банкет». Она представляет такой большой интерес, что мы к ней еще вернемся; но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что песню, сочиненную прежде или специально по случаю, в конце банкета исполняли представители всех социальных слоев: банкеты нотаблей также заканчивались такой песней. Беранже, которого обожали и Ремюза, и Пердигье, был обязан всеобщей известностью, удивляющей современных исследователей, не только темам своих песен, но и их укорененности в общих культурных практиках: ни компаньоны, ни ремесленники, ни буржуа, ни аристократы не обходились на банкетах без песен. Этот факт не может быть опровергнут ссылкой на разнородность песенной продукции, хотя, конечно, богачам, как правило окончившим коллеж и хорошо знакомым с классическим наследием, а возможно, и вообще более чувствительным к поэзии, требовались песни с иными аллюзиями.

После банкета начинались танцы, во всяком случае, так это происходило у столичных токарей по дереву. Ясно, однако, что если бал ничему не может помешать, даже наоборот, он все-таки вторичен по отношению к пиршеству. Беде уточняет, что бал был включен в программу празднества не сразу: «После получения писем [в которых общество сообщало всем столичным токарям об учреждении корпоративного праздника с мессой и банкетом] молодые люди высказали нам пожелание устроить следом за банкетом бал. Пожелание это было исполнено, и приглашены музыканты, составившие оркестр»[111]. Вообще говоря, бал создает для общества, желающего устроить праздник, немало трудностей. Первая из них — не что иное, как необходимость пригласить женщин и девиц; ведь в ту пору членами любого сообщества были только мужчины. В зажиточных слоях это правило не знало исключений; в слоях более простонародных исключения допускались: в сообществах бывших солдат непременной участницей праздника считалась повариха, у компаньонов — Мать[112]; и та и другая — подательницы пищи[113]. Однако одной женщины для бала недостаточно. Компаньоны — как правило, молодые холостяки, которые, женившись или заведя собственное дело, покидают общество; следовательно, единственный способ устроить бал — пригласить мастеров с женами, сыновьями и, главное, дочерями. Часто так и делалось; порой бал устраивали назавтра, после второго банкета, куда мастера в свою очередь приглашали подмастерьев-компаньонов. Для общества взаимопомощи ситуация была несколько проще, поскольку состоявшие в нем наемные рабочие вполне могли быть женаты. Тем не менее приходилось посылать супругам подписчиков отдельные приглашения на праздник (общество токарей именно так и поступило), а затем вести себя с повышенной сдержанностью. «Поскольку дамы суть прекраснейшее украшение общества, мы сделали все возможное для того, чтобы праздник доставил всем удовольствие и чтобы каждый вел себя прилично и уважительно по отношению к прекрасному полу», — напоминает Беде по окончании трапезы, после тостов[114].