Итак, главное — сам банкет. Требуется найти залу, что, разумеется, не так трудно, когда гости не отличаются утонченным вкусом; рабочие могут удовлетвориться обычным кабаком за заставой. Заметим, однако, что если в первый раз токари Беде выбрали «Гранатовый остров» в Пре-Сен-Жерве[115], то в 1821 году они собрались уже в «Радуге». Выбранную залу надо украсить, гостей рассадить в определенном порядке: Беде сообщает, что с помощью особых ярлычков каждому было отведено место в соответствии с его симпатиями и антипатиями[116]. Комиссары банкета, избранные из числа рабочих, следят за соблюдением этого порядка, а также за тем, чтобы ни за одним столом никто ни в чем не испытывал недостатка. Однако все эти детали, впрочем необходимые для гармонии праздника, подчинены его идее, выражающейся в общей композиции.

Как видим, здесь соблюдена иерархия: Беде как основатель общества и его пожизненный уполномоченный председательствует в собрании, другие администраторы (заместитель уполномоченного, казначей и его помощник, секретарь и его помощник) помещаются по обе стороны от него. Места за центральным столом тоже почетные: их занимают девять членов Совета, избранных генеральной ассамблеей, а также их друзья, не состоящие в обществе (возможно, впрочем, что это почетные члены, предусмотренные уставом; в любом случае на них падают отблески славы советников). Но никакой другой иерархии здесь не существует: общество пригласило на банкет токарей, не состоящих его членами (и все, кто сдал деньги по подписке, смогли принять участие в трапезе); более того, между членами общества и теми, кто в нем не состоит, не проводится никакой границы; все сидят вперемешку. Между тем это вовсе не само собой разумеется: правила компаньонажа не позволяют простым сочленам сидеть во время престольного праздника за одним столом с компаньонами, достигшими высших степеней; а в некоторых особенно консервативных и элитистских обществах кандидатов вообще отправляют в отдельную залу. Члены более открытых обществ, каковыми, по свидетельству Пердигье, были столяры из Общества свободы, исходили, однако, из того, что во время праздника внутренние иерархии следует упразднить и угощать подмастерьев всех степеней на равных условиях. Об этом мы располагаем лишь крохами информации, поскольку свидетельства из первых рук о формах народной общежительности XIX века, как уже было сказано, крайне редки. Но то немногое, что мы знаем, позволяет думать, что порядок банкета был вещью вовсе не бессмысленной и что он с очень большой точностью отражал иерархии и ценности каждого народного общества, равно как и его взаимоотношения с профессиональной средой. Как бы Беде это ни опровергал, совершенно ясно, что созданное им Общество взаимопомощи не стояло в стороне от социального конфликта с мастерами-токарями с улицы Клери, начавшегося сразу после первого праздника архангела Михаила, на который они не соблаговолили явиться: быть может, общество и не возглавляло борьбу с мастерами, но очевидно, что оно ее вдохновляло. Помилование Беде, объявленное накануне 8 мая 1821 года и отпразднованное на ежегодном банкете общества, стало частичной победой в этом противостоянии.

Таким образом, в низших слоях общества связь между формальной или неформальной группой и ежегодным устройством банкета в престольный праздник была очень прочной. Еще более прочной она, по всей вероятности, была в гораздо более современных обществах взаимопомощи: в отличие от компаньонов, эти общества имели мало других поводов продемонстрировать свое единство, а члены их были разобщены. Компаньоны, странствующие по Франции, на каждом этапе своего пути поселялись у Матери; они делили не только кров, но и стол и еженедельно вносили за себя плату. Таким образом, они общались между собой ежедневно, но это не мешало им регулярно демонстрировать единство своей группы во время таких церемоний, как прощание с уходящими (проводы), во время стычек с корпорациями соперников («ложные проводы») и во время похорон. Кроме того, они периодически торжественно отмечали это единство с помощью празднеств, включающих шествие по улицам города, мессу и банкет (на Рождество и в День святой Анны для столяров; впрочем, Пердигье сообщает, что в прежние времена ежегодных праздников было четыре); на это они тратили большие суммы. Самые радикальные реформаторы компаньонажа, Пьер Моро и Общество Союза, резко критиковали эти траты; им казалось, что это просто бросание денег на ветер. Пердигье возражал на это, что цена в самом деле завышена (порой она достигала десяти франков: половина шла на банкет, остальное — на прочие траты, прежде всего на мессу и бал), но не следует проявлять излишний ригоризм, а вдобавок у компаньонов, молодых квалифицированных работников, нет семей на иждивении, а у них самих потребности очень скромные[117]. Напротив, члены Общества взаимопомощи не общаются ежедневно; случается, что они проживают в одном квартале, но ничто их к этому не обязывает, а в таких больших городах, как Париж, это вообще большая редкость. Многие женаты; со своими работодателями они имеют дело помимо общества, которое вольны в любой момент покинуть, точно так же как вольны были в него не вступать. Понятно, что в такой ситуации есть только два случая публично продемонстрировать единство общества: похороны, которые имели огромное значение, но на которых мы здесь останавливаться не будем, и престольный праздник. А в центре этого последнего, как мы видели, оказывается банкет.

Существовала и другая разновидность формальной общежительности, в которой периодически устраиваемые банкеты играли важную роль. Когда в феврале 1820 года агенты парижской полиции сочиняли свой отчет о банкете на улице Горы Фавор, они без всяких оговорок назвали его банкетом «франкмасонов», и это не единственный подобный случай. В следующие годы смешение усугублялось тем фактом, что карбонарии не преминули воспользоваться прикрытием, которое опрометчиво предоставила некоторым их вентам, вообще-то не отличавшимся строгой религиозностью, ложа Великий Восток. Как бы там ни было, всем было известно, что франкмасоны регулярно собираются на совместные трапезы, на которые доступ открыт только самим братьям; известно было также, что при этом они используют живописный и, по всей вероятности, очень неудобный условный язык, на котором ложка именовалась мастерком, вилка — киркой, тарелка — черепицей, стакан — пушкой, вода — мелким порохом, алкогольные напитки — порохом гремучим и проч. Поскольку историки франкмасонства ограничиваются очень лаконичными упоминаниями об этой стороне дела, точные описания можно найти лишь в старых публикациях, впрочем в свое время весьма многочисленных и написанных самими масонами: у Базо, писавшего в конце Империи и в начале Реставрации, у Бега-Клавеля при Июльской монархии, а также у Пьера Ларусса, чья статья «Масонский банкет» в Большом универсальном словаре XIX века остается лучшим сводом материалов по вопросу[118].