А если рано проснулась? Тогда наверняка уже лежит и орет. В таком случае ее на весь день хватит. Срывает подгузники, еду швыряет на пол. И боже упаси включить спорт по телику, тут ее вообще с катушек сносит.

– М-м-м-м…

Гуннар вздрогнул от неожиданности. Друг, похоже, пришел в себя и пытается что-то сказать. Глаза по-прежнему плавают, но рот уже не сведен судорогой. Губы шевелятся.

– Хинкен… ты меня слышишь? Нам надо в машину.

– Он… Она…

– Я буду тянуть, а ты попробуй толкать ногами.

От брюк сильно пахнет мочой. Наверное, все же не сердце. Беднягу хватил удар. Пострадает обивка, но что поделаешь.

– Ногами можешь двигать? Отталкивайся!

Гуннар согнул ноги в коленях, упер подошвы в асфальт и помассировал икры.

– Толкай. Я тебя подниму, а ты толкай. Одному мне не осилить.

И только теперь он услышал. Отдаленный гул, будто где-то начиналась гроза. Гул быстро нарастал. Река в чем-то изменилась, он не сразу понял в чем, пока не увидел. Если бы не Хинкен, он бы убежал.

– Ггу… Ггуанн…

– Да-да, – привычно произнес он. – Да-да, это я, Гуннар. Я с тобой. А потом…

А потом стало слишком поздно.

Ни одна не выдержит. Ни одна дамба, с ужасом понял Винсент Лаурин. Весь каскад повалится, как костяшки домино. Вырвутся из многолетнего заточения миллионы и миллионы тонн воды. Водохранилища переполнены, сметет всю пойму.

Они как раз пролетали над Лиггой. Винсент проводил взглядом обреченную гидроэлектростанцию – тут уже ничем не поможешь. Надо лететь в Мессауре, примерно двадцать километров. Мысленно подсчитал в уме – удастся выиграть минут десять, не больше. Все-таки. Но расчет, конечно, очень приблизителен, это если скорость смертельного цунами постоянна… а если нет?

Хенни не застегнула ремень. Ерзает на сиденье, а то начинает раскачиваться вперед-назад, будто молится. Да нет, не молится. Инстинктивно пытается увеличить скорость.

– Успеем.

Тщетная попытка успокоить бывшую жену.

Груди под блузкой… даже в такой момент трудно отвести глаза. Как он складывал ладони наподобие чашек, как ему казалось, что груди ее вылеплены точно по мерке его рук. Даже не казалось, а так и было. Вспомнил ее мягкое тело, теплое и обволакивающее, как слегка подтаявшее масло. Господи, до чего же давно это было, словно в другой жизни. В самых первых отрывках подходящей к концу тысячесерийной мыльной оперы. А теперь какой-то Эйнар в одиночестве лижет это масло…

У него похолодело в животе.

Страх? Нет, не страх. Боль за безвозвратно загубленную жизнь.

А почему бы ее не убить? Почему бы не взять с собой? Было бы справедливо. Надавил на рычаг – и через несколько секунд все кончено. Любовная пара в последнем кровавом объятии. Правильно и справедливо, справедливо и правильно. Особенно для Эйнара. Пусть пройдет через тот же ад, через который прошел он, Винсент. Пусть осознает, что потерял ее навсегда, пусть почувствует, что осознание это приходит не сразу, а долгими бессонными ночами. Безнадежность давит горло, не спишь и не бодрствуешь… то, что во сне могло бы показаться кошмаром, происходит наяву. Голод, который невозможно утолить. Тошнота, постепенно пробирающаяся во все уголки сознания, заполняющая все время, с раннего утра до позднего вечера. Он просыпался с этой смутной тошнотой и засыпал с ней. Недели с монотонным свистом пролетали одна за другой, и постепенно приходило понимание: это навсегда. Лучше не будет.

Винсент дотронулся до ее бедра. Она глянула на него с бешенством, но сразу заметила, что он шевелит губами, и надела шлемофон.

– Мы успеем. – Он постарался произнести эти слова спокойно, уверенно и убедительно. – Мы успеем к дому.

– А если Эйнар спит?

– Спит? В это время?

Хенни не ответила. Посмотрела на землю, попыталась сориентироваться в завешенном пеленой дождя пейзаже, сообразить, далеко ли еще лететь.

– Дом смоет.

– Может, и нет, – соврал он.

– Он стоит у самого берега.

Винсент несколько раз проезжал мимо этого дома. Не останавливался, только провожал взглядом виллу мерзавца, похитившего у него жену. Зря, конечно, но не мог побороть любопытство, пусть даже от вида ухоженной, безупречно расположенной виллы становилось только хуже. И каждый раз мелькала мысль – не запалить ли? Подкрасться ночью с канистрой бензина и спрятаться где-нибудь на опушке. Смотреть, как Эйнар выбегает из горящего дома в трусах, как постепенно понимает: конец, он теряет все, дом уже не спасти. Никому – ни пожарным с их шлангами, ни сбежавшимся соседям с ведрами.

Размышлял, прикидывал – но так и не решился. Заподозрят, разумеется, именно его, кого же еще. И Винсент осознал: он трус. На первом же допросе сломается и выложит всю правду. А Ловиса останется на всю жизнь дочерью поджигателя.

– А фотоальбом у тебя тоже там?

Хенни уставилась на него как на сумасшедшего:

– Что? Какой еще альбом?

– Ловисы. Ты могла бы успеть его спасти.

Она не ответила. Глаза будто остекленели.

– Ловиса очень огорчится… там все ее детские фотографии, а копий у нее почти нет. Первая улыбка… первые шаги…

Хенни медленно кивнула. Теперь она поняла. Вообще-то фотографировала она, так что у нее все права на эти снимки. Много раз обещала Винсенту дать негативы, но так и не собралась. А теперь все смоет река.

– А дневники? – напомнил Винсент. – Ты же вела дневники…

– Вот именно… дневники…

– Ты могла бы их спасти.

– Но я еще не успела все распаковать… Даже не знаю, где они.

– Вспоминай, пока летим. Письма… ты же их хранила, они тебе были дороги. И то, что осталось от твоей мамы… память. Нет ничего важнее памяти.

Винсент представил себе серую картонную коробку с ярко-красной наклейкой. Целый ящик документов, бумаги ее родни за несколько поколений.

– Да… этим бумагам цены нет… – промямлила она.

– Выбирай, что важнее всего. И магнитофонная запись… рассказы деда. Ни за что не хотел записывать, а рассказывать – пожалуйста.

– Да… помню. На большой катушке… клееная-переклееная…

Могла бы и у меня оставить. И никаких волнений. Если б не ты и Эйнар…

– Составь список.

– Не успеть…

– У тебя есть несколько минут. Подумай как следует. Напиши три вещи, те, что главнее. Три…

Хенни вытащила ручку, достала из кармана какую-то рекламу, перевернула чистой стороной вверх и задумалась.

Что бы ты взял с собой на необитаемый остров? Идиотский вопрос для интервью, в программе “Меццо” его задают знаменитым музыкантам. Три любимые музыкальные пьесы, которые ты взял бы на необитаемый остров.