просыпались, когда ехали в машине, когда занимались уборкой, на семейных посиделках. Мама сидела на кухне и смотрела, как мы танцуем, улыбаясь и прихлопывая. Когда сестра выросла настолько, чтобы запоминать движения, мы с братом решили сделать из нее звезду. Мы напяливали на нее старые бабушкины парики, после чего она становилась похожей на чернокожую Ширли Темпл, а сами с энтузиазмом становились подтанцовкой. Со временем она стала танцевать лучше нас всех — у нее был природный дар, не нуждавшийся в нашем руководстве.

Когда мама вернулась к машине, мы закончили петь и перешли к более важным делам — обсуждали, какие фильмы нам выбрать. Прежде чем сесть, мама быстро окинула взглядом салон, убеждаясь, что все предметы находятся на своих местах, а затем поехала к видеомагазину, яркие огни которого приглашали нас принять участие в захватывающем кинематографическом приключении.

Тем вечером мы взяли два фильма. Обратная поездка показалась короткой, на улице уже стемнело, и совсем скоро мы уже лежали на маминых матрасах и смотрели «Форест Гамп». Этот фильм меня полностью захватил; особый отпечаток в моей памяти оставил его классический саундтрек. Сестра заснула почти в самом начале, а к концу фильма мама обхватила одной рукой меня, а другой брата. Глядя нам в глаза, она улыбалась. Ее радость наполняла радостью и нас, и мы улыбались в ответ, прижимаясь покрепче к ее телу. Те мгновения напомнили мне о том времени, когда мы жили в триплексе, я еще не уезжала в Миссури, откуда вернулась совсем другой. Теперь я знала: все, что нужно для нового старта, — это семья. Здесь был наш дом. Здесь с нами не могло произойти ничего плохого.

13

Однажды мама спросила нас с братом, почему нам не нравится Аллен. Она стояла у кухонного столика, курила сигарету и смотрела на нас с несвойственным ей терпением, ожидая ответа. Мы с братом переглянулись, стараясь, чтобы по нашим лицам нельзя было прочесть слишком много, пока не решим, что отвечать безопасно. Возможно, тут был подвох. Внешне казалось, что на такой вопрос не может быть правильного ответа, но мы понимали больше. Даже если правильного ответа не было, могли оказаться неправильные. И за них можно было поплатиться. Как обычно, я заговорила первой и сказала просто:

— Он не очень приятный.

Такое высказывание казалось вполне безопасным. Мы же все это знали, верно? Я видела, как он намеренно отворачивается от мамы, когда та пытается обнять или поцеловать его. Я видела, как он насмехался над ней на глазах всей семьи, а она лишь слабо хихикала и говорила: «Ну Аллен, хватит…» Я видела, как он хватал мою маленькую сестренку за руку и выводил из маминой спальни, оставляя плакать в коридоре и барабанить в дверь, пока они оба хихикали с другой стороны. Разве такого человека можно назвать приятным? До настоящего момента я не думала, что мама может считать иначе. Просто мне казалось, что он нравится ей, несмотря на все свои недостатки.

Я вспомнила, как летом Аллен, решив пошутить, столкнул меня с дороги во время «семейной велопрогулки», в результате чего я врезалась в кирпичную стену. На следующее утро я проснулась со ссадиной и распухшим запястьем. Я показала руку маме, и она велела мне зайти к медсестре перед школой, чтобы та дала мне аспирин. Вкус аспирина мне не нравился, поэтому я не пошла к медсестре. Боль беспокоила меня на протяжении всего дня, поэтому я изо всех сил старалась отвлечься от нее. Любая боль, которую я игнорировала, обычно стихала. Но эта боль не стихла. После обеда и перемены стало ясно, что проблема только усугубилась. Запястье так распухло, что в нем отдавался пульс и я почти не могла держать ручку. Учительница отослала меня к медсестре, которая широко распахнула глаза при виде моей руки. Она дала мне тайленол и отправила обратно в класс. Перед концом занятий она зашла к нам в класс и вручила конверт, который я должна была передать матери.

Я прилежно доставила ей этот конверт после школы. Я не попадала ни в какие неприятности, так что даже не потрудилась заглянуть в его содержимое, чтобы как-то подготовиться к своей защите. Даже не дочитав первого предложения, мама ударила кулаком по стене. Потом выбежала из своей комнаты и направила на меня указательный палец.

— Ну и шум ты устроила в школе из-за своей руки! Теперь они пишут, что я должна показать тебя врачу! Ты что, не знаешь, как они носятся с такими вещами? Если ты устроишь по этому поводу целое представление, то тебя с братом и сестрой заберут у меня. ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ?

Нехотя мама отвезла меня к врачу, который сказал, что у меня перелом запястья. Когда она рассказала об этом Аллену, тот лишь усмехнулся.

Разве она тогда еще не знала?

Тогда в кухне брат добавил, что Аллен сам нас не любит и что он постоянно злится на нас. При этом брат посматривал на меня, а мать следила за его взглядом. Мне хотелось сказать ему, чтобы он не смотрел на меня, не то мама подумает, будто это я подговорила брата.

— Только вот не надо делать вид, что он вообще ничего хорошего не сделал для вас или для нашей семьи, — вскипела мама. — Он помогает мне оплачивать счета за газ, машину, электричество, а ведь никто больше мне не помогает. Никто.

То, что он оплачивает наши счета за газ, стало для нас новостью. Новостью, которая смущала. Я не могла понять, зачем ему оплачивать газ в доме, в котором он даже не ночует. Я знала, что не должна была этого говорить, и внутренне порицала себя даже за такие мысли. Если не проявлять достаточную осторожность, то мои мысли отразятся на моем лице, и уже ничего нельзя будет исправить, и я поплачусь за это. Я посмотрела на брата, чтобы убедиться, что он тоже смущен, но он смотрел на мать с таким видом, будто готов был убежать в любую секунду.

Когда я повернулась к матери, на ее лице уже отражалась ярость. Пока брат готовился бежать, я внутренне замкнулась. Мама вышла из-за стола. Брат поморщился.

— Вы не любите его, потому что он не ваш отец! НО ВАШЕГО ОТЦА ТУТ НЕТ!

Она отчаянно размахивала руками и остановилась, только чтобы быстро затянуться сигаретой.

— Тут только я…

Она вдохнула, выдохнула и повернулась к нам с братом.

— Вы что, хотите, чтобы я на всю жизнь осталась