было очень неприятно от того, что он воспользовался для этого мною. Потупив взор, я ответила:

— Я так не говорила. Я сказала, что думаю, будто я тебе не нравлюсь.

Мама лишь фыркнула и спросила, явно не ожидая ответа:

— А какая разница?

После рождения Джориана мама вернулась домой из больницы в пунцово-красном платье для беременных, испещренном розовыми и оранжевыми цветами; бабушка держала одну ее руку, а тетя — другую. Лицо ее было напряжено от боли, страха и изнеможения. Она выглядела так, будто ее все раздражали, а я не хотела добавлять себя в этот список, поэтому просто проскользнула обратно в гостиную и села на пол. Я не стала задерживаться, чтобы посмотреть на новорожденного, которого все еще отстегивали от сиденья в машине. Прежде чем увидеть, я услышала его. Звук раздавался все громче по мере приближения ко мне — сначала свистящий, затем сменившийся своего рода ревом. Мне стало любопытно взглянуть на лицо кричавшего, моего брата, эту маленькую привязку к мужчине, которого я считала кошмаром своей жизни.

Младенец был красным, но только от плача. Успокоившись, он приобрел менее яркий коричневый оттенок. Кто-то положил его на диван, чтобы поменять подгузник. Я наблюдала за тем, как его одной рукой поднимают за обе ноги, вытирают и припудривают ему попку, а затем осторожно кладут в мягкое облачко подгузника. Я была очарована. Он обхватил своими малюсенькими, тонкими пальчиками мой самый маленький палец. Я влюбилась.

Джориан родился с зубами. Не с полным набором, но по крайней мере с двумя явно выраженными обрубками. Тети часто шутили, что маме не следует давать грудь такому взрослому мужику. Маме на момент рождения Джориана было тридцать три, а Аллен был еще старше. Бабушка засунула младенцу в рот пальцы, ощупывая десны в поисках этих удивительных зубов. Наткнувшись на них, она фыркнула.

— Вот что бывает, когда два слишком взрослых человека забывают о своем возрасте. Рождается еще один слишком взрослый.

Она покачала головой, раскачивая в руках младенца. Он в ответ посмотрел на нее и сжал десны до крови. Да, он был прекрасным, и я не могла наглядеться на него.

Вместо барьера для младенцев, который мы не могли себе позволить, мама переделала кофейный столик, которым отделила гостиную от кухни. Младенец оказался весьма подвижным. Пусть он еще не умел ходить, но всем было понятно, что за этим дело не станет.

На работе маме, как всегда, дали ежегодные бесплатные билеты в парк «Индиана-Бич», и на этот раз нас должен был отвезти туда Аллен. Мама попросила Ар-Си переодеть младенца. Братец взял малыша, попытался перешагнуть через столик и уронил ребенка, подхватить которого устремились шесть пар рук. Первой кровь заметила мама. Она раскрыла рот младенцу двумя пальцами и увидела, что тот потерял зуб. Я нашла зуб на ковре, подобрала его, очистила и положила в маленькую банку с песком, которую привезла из «Индианы-Бич» в прошлом году и хранила в своей комнате вместе со старыми рождественскими украшениями и любимой книгой.

Мама переполошилась. Если Аллен узнает о выбитом зубе, то может и не взять нас в «Индиану-Бич». Всем было строго-настрого запрещено рассказывать об этом и даже намекать на случившееся.

По пути в «Индиану-Бич» Аллен пристально поглядывал в зеркало заднего вида и наконец спросил:

— Что не так со ртом этого малыша?

Мама сказала, что не знает. Мы сидели молча. Джориан ухмыльнулся отражению своего отца в зеркале.

Машина остановилась на обочине. Аллен повернулся к маме и заявил, что мы тут же поедем обратно, если никто из нас не расскажет о случившемся с его сыном. Мама сдалась, слова быстро вылетали из ее рта; она одновременно и объясняла, и оправдывалась. Аллен сказал, что родитель из нее никудышный.

— Может, поэтому твои дети думают, что ты их не любишь? — усмехнулся он.

Я уставилась на него. Он воспользовался моими чувствами, чтобы ранить маму, и мне хотелось, чтобы она ударила его, наказав за такой подлый поступок по отношению к нам обеим. Я хотела, чтобы она сказала, что она хорошая мать, чтобы она наорала на него, сказала, какими ужасными бывают некоторые матери, и объяснила, почему она не такая. Мне хотелось, чтобы она разозлилась на него, как порой злилась на меня, чтобы она закричала и подралась с ним. Но вместо этого он как ни в чем не бывало вырулил на дорогу и поехал дальше, а она всю дорогу сидела и смотрела прямо перед собой, как будто, даже повернувшись, не увидела бы меня на заднем сиденье.

14

Из-за жесткого приема, который мне оказали после возвращения в Индиану много лет назад, а может, из-за царившего дома напряжения — я была постоянно готова к драке, но мне было неинтересно доводить дело до конца. Я умела разряжать напряжение вовремя произнесенной шуткой или повторением всем знакомой комедийной сценки.

В школе каждую неделю случалась по меньшей мере одна драка, и за учебный год я принимала участие в одной-двух из них. Однажды один мальчик сказал, что моя мама некрасивая, и я так сильно его поколотила, что в итоге получила репутацию драчуньи. «Эшли Форд дерется с мальчиками». Мне это нравилось. С одной стороны, за драки могли исключить из школы, но с другой — они не были такой уж большой проблемой среди самих школьников. Можно было надрать кому-нибудь задницу в понедельник, а во вторник уже обмениваться записками. В большинстве случаев, какие бы разногласия ни возникали между учениками, драка решала все.

Наша школа была небольшим образовательным учреждением со скудным финансированием, и даже если мы и дрались, то прекрасно понимали, что мы — все, что у нас есть. Мы дрались между собой, как члены одной семьи. Мы не выбирали оказаться здесь, и нам было любопытно, что с нами будет дальше. Мы, как и все дети, хотели стать хорошими, но — обычно об этом раньше других узнают чернокожие дети — не у всех был шанс хорошо выглядеть в глазах окружающих.

Я не пользовалась особой популярностью, но нравилась своим одноклассникам, а они нравились мне. Я была достаточно чудная, чтобы пробудить к себе любопытство, но не настолько, чтобы рядом со мной было некомфортно. Это самый главный мой козырь. Он давал мне возможность интересоваться различными странными вещами и по-разному проявлять себя. Я могла быть забавной в обмен на некоторую отстраненность. А отстраненность я позволить себе могла. Я не требовала многого.

Мне не составляло труда скрывать свои самые