— Ой, я крови боюсь!

— Не справлюсь я один. Инструмент подать надо, пульс посчитать.

Софья нехотя кивнула. Ну да, зачем ей проблемы? Проще травы собрать, высушить и продать. Хотя и это дело непростое. Мало того, что траву нужную найти надобно, так еще и сорвать ее в определенное время суток. Какие-то растения полны сил на утренней заре, до сокодвижения, другие — поздним вечером. Тогда и эффект лечебный выше.

Тем не менее, раз решение принято, надо его выполнять.

Никита положил ватный тампон на лицо боярину, накапал эфира.

— Боярин, считай вслух, чтобы я слышал.

Пока пациент считает, стало быть, он в сознании, а как путаться начнет — значит, наркоз действовать начал. Ежели смолк, можно проверить глубину наркоза и приступать к операции.

Так и сейчас. Боярин считать начал бодро, потом все медленнее и замолк. Никита кольнул его в живот кончиком ланцета. Никакой реакции. Значит, можно приступать.

Сделав разрез, он остановил кровотечение, перевязав сосуды. В брюхе боярина было полно спаек, видно — давно болячка его мучила. Обычно желчнокаменная болезнь чаще у женщин встречается, после родов. У мужчин же — любителей вкусно поесть. Как ни крути, все вкусное вредно — те же шашлыки, выпивка. Хотя и другие факторы роль свою играют.

Он рассек спайки, подобрался к желчному пузырю. Он был багровый, отечный. В руку брать страшно — лопнет. Но шейку пузыря выделил, перевязал шелковой нитью, перерезал. Вытащил пузырь, едва дыша, и он уже в руке лопнул. Не столько желчь потекла, сколько гной. И камней мелких полно, десятка два.

Пузырь Никита на полотно уложил — предъявить потом боярину, если пожелает. Сделал ревизию брюшной полости — нет ли других проблем, не оставлена ли салфетка?

В это время в комнату ввалились довольные бояре. Увидев Никиту с рукой в брюшной полости, всего в крови, они остолбенели.

— Прочь! — закричал Никита. Сейчас только пыли в ране не хватало.

Толпясь и мешая друг другу, бояре протиснулись через дверь в сени и недовольно забубнили. Как же, их, дворян московских, гонит прочь какой-то безвестный лекарь — как крепостных!

Никита ушил брюшину, мышцы, кожу. Обильно протер рану самогоном. Князь застонал.

Все, уже чувствует боль, наркоз отходит. Никита боялся, что наркоз перестанет действовать раньше, придется добавлять эфир, а в воздухе и так довольно сильный запах анестетика.

С помощью Софьи Никита перевязал рану.

— Эй, господа бояре!

Оба сразу заявились.

— Жив князь?

— Жив! Несите матрасы и подушки, кровать вон в той комнате. Потом осторожно князя — со стола на кровать. Я помогу.

Бояре уложили на кровать матрасы. Хорошие матрасы, пуховые, и подушки под стать. Втроем они бережно перенесли князя.

— Что покушать купить?

— Ему пока ничего нельзя. Вот воды чистой ключевой — можно. А потому ступайте на постоялый двор, здесь вы только мешаться будете. Завтра с утра навестите.

— А как же…

— Все, не мешайте князю. Он мужественно перенес тяжелую операцию, ему отдых необходим.

Бояре потоптались в нерешительности и вышли.

Через полчаса один из них принес в деревянной бадейке ключевой воды и откланялся.

— Софья, ты иди, отдохни, — обратился к травнице Никита. — Мха мне оставь. Если повязка промокнет, запас мха нужен. За помощь спасибо.

Теперь Никита остался с пациентом один на один. Вымыв руки, он сменил забрызганную кровью рубашку. Эх, одноразовое операционное белье сюда бы или хотя бы клеенчатый фартук. А то ведь не настираешься, никаких рубах не хватит.

Князь постанывал, то впадая в сон, то приходя в себя. Таким пациентам обычно несколько дней кололи обезболивающие, да где их взять? А потчевать князя дурман-травой Никита боялся.

Устал он сегодня, на нервах несколько часов жил. Ни черта ведь ничего нет. Это счастье, что князь на столе не умер. Теперь — выходить!

Никита улегся на соседнюю кровать. Периодически поглядывая на князя, он протягивал к нему свою руку и проверял пульс. Пульс частил немного, но наполнение было хорошее. Сердце у князя еще вполне, должен выкарабкаться. Уже ночью лоб ему пощупал — немного горячий. Зная, что у князя после операции и после эфира во рту сохло, дал ему тряпицу, смоченную водой — пососать. А поить нельзя. И каждый час вставал, губы князю мочил.

— Пить хочу! — прошептал тот.

— Терпи, князь, нельзя тебе пока пить. Через три дня вволю напьешься. А сейчас только тряпицу сосать, ты уж не обижайся. Чувствуешь себя лучше?

— Болит.

— Чего же ты хотел? Я у тебя в животе ножом ковырялся. Палец обрежешь — и то несколько дней болит, а тут живот. Камней у тебя в желчном пузыре полно было, воспаление. Промедлили бы еще немного — и все, конец.

— Благодарствую.

Князь забылся в тяжелом сне. Прикорнул и Никита. Но как только князь стонал, он просыпался, щупал пульс, слушал дыхание.

Ночь тянулась долго.

Утром пришла Софья.

— Как тут у вас дела?

— Не сглазить бы, но пока нормально.

— Я кашки принесла, теплая еще.

— Князю нельзя, а я съем.

Никита вчера не обедал и не ужинал, и потому отчаянно хотел есть. Он ушел на кухню и там умял котелок каши. При князе есть неудобно, дразнить только.

Не успел он доесть, как заявились бояре.

— Как здоровье Семена Афанасьевича?

— Так князя зовут, надо полагать?

— Неуж не знаешь? Ну и глухомань у вас!

— Носы-то не задирайте…

— Как здоровье князя?

— Жив. Поглядеть на него можете, но не разговаривайте, слаб он еще.

Бояре, стараясь не топать сапогами, прошли к кровати князя, поклонились. Князь, услышав рядом движение, открыл глаза:

— У меня все в порядке, уже и болит меньше.

Никита про себя подумал, что князь кривил душой — болеть еще должно сильно.

— Ты только скажи, Семен Афанасьевич, что тебе надобно? Вмиг доставим.

— Пить хочу и есть хочу, а лекарь не дозволяет, говорит — нельзя.

— Сейчас мы с ним поговорим.

Оба боярина пришли на кухню. В этот момент Никита облизывал ложку, доедая кашу.

— Ты что же, лекарь, сам ешь, а князя голодом уморить хочешь? — возмутился один боярин.

— Нельзя ему есть — даже пить нельзя, только губы смочить. Когда можно будет, я скажу.

У бояр пыл маленько остыл.

— Дня через три ему бульон куриный можно будет, а дальше — поглядим.