Фил приезжает в Энн-Арбор накануне дня явки в суд, и его селят в тот же мотель, где ночует мой дед. Мы с матерью собираемся поужинать с Филом с глазу на глаз, отчасти чтобы обменяться новостями, а отчасти чтобы разработать стратегию его встречи с дедом. Они не видели друг друга с похорон Джейн, и Фил знал, что ее отец не одобрял их отношения, как и его самого. А еще имел место тот скользкий факт, что Фил какое-то время был главным подозреваемым в убийстве Джейн, так что он претерпел не только утрату любимой женщины, но и полицейские допросы, подозрения со всех сторон, обыски дома, в машине и т. д.

Когда вы его найдете, — сказал Фил полицейским после того, как они от него отстали, — я надеюсь, вы проявите к его гражданским правам больше уважения, чем проявили к моим.

Полицейские не могли поверить, что человек, который собирался жениться на Джейн, станет так говорить о ее убийце, и поэтому снова вызвали его на допросы.

И вот он появляется в дверях мотеля. Он выглядит великолепно — Ричард Гир от академии, в черных джинсах и черной футболке. Он говорит, что хочет проехать мимо своего старого дома в Энн-Арборе, и вскоре мы уже сидим в мощеном патио под зонтиком и пьем «Маргариту» у стен дома, в котором он когда-то жил, — там сейчас находится ЛГБТК-книжный с примкнувшим к нему уличным баром и тайским рестораном.

Фил какое-то время разглядывает в недоумении свой старый дом: радужный флаг над дверью, посетителей, толкущихся в его гостиной, — и рассказывает нам, как там было внутри раньше, каково было жить там с Джейн. Затем его тон вдруг из ностальгического становится испытующим. Он хочет знать, почему мать и я решили присутствовать на всех заседаниях суда. Зачем и ради кого конкретно нам там быть.

Ради Джейн, — говорит моя мать жалобно, как будто это и так очевидно.

Я согласно киваю, хотя это звучит не вполне правдоподобно. В конце концов, Джейн давно мертва. Мы говорим о том, что нужно живым, что, по мнению живых, нужно мертвым, и что, по мнению живых, хотели бы мертвые, если бы не были мертвы. Но мертвые мертвы. Они, по всей видимости, ничего уже больше не хотят.

«О живых следует говорить уважительно; о мертвых — только правду» ~ Вольтер. ~ Отдел насильственных преступлений / Полиция штата Мичиган — гласит подпись к каждому имейлу, который мы получаем от Шрёдера.

Уверена, что могу от лица всей своей семьи сказать, что мы согласны с высказыванием Вольтера, которым оканчивается ваше сообщение, — пишет ему мать в ответ.

Это дело штата, — говорит Фил не без омерзения. — Оно не имеет отношения к Джейн. И вообще ей бы это совсем не понравилось.

Мы с матерью теребим бумажные зонтики в коктейлях, как будто нас только что отчитали. Он прав: это дело, слава богу, не дело Джейн Луизы Миксер против Гэри Эрла Лейтермана. И не семьи Джейн Луизы Миксер против Гэри Эрла Лейтермана. Это дело штата Мичиган против Гэри Эрла Лейтермана. Сидя в суде, ни за что не забудешь об этом факте. Ты сидишь прямо напротив судьи, который в своей великолепной черной мантии окопался на фоне бело-зеленой мраморной стены с огромной бронзовой печатью Мичигана за спиной. На печати выпуклые олень и лось, встав на дыбы, опираются на герб, который в свою очередь изображает человека с ружьем, созерцающего рассвет, под надписью TUEBOR: Я защищу. Нижнюю часть печати обвивает лента с девизом штата: Si Quaeris Peninsulam Amoenam Circumspice. Если ищешь приятный глазу полуостров, посмотри вокруг себя.

Но так ли уж и не понравился бы Джейн суд? Она сама училась на юриста — не по уголовным делам, но всё же на юриста. Сколько я ее знала, она говорила о том, что станет юристом, — рассказала «Детройт ньюс» школьная учительница Джейн через несколько дней после убийства. — Это была ее главная цель. В 1969 году Джейн была одной из 37 девушек-студенток на потоке из 420 человек. Последние несколько лет своей жизни она занималась политическими кампаниями и самостоятельно изучала разрешение споров о гражданских правах. После ее смерти Школа права учредила мемориальную награду имени Джейн Л. Миксер для студентов, которые отличились особо глубокой приверженностью ценностям социальной справедливости и гражданских прав. В юности я полагала, что за наградой стоят мои дедушка и бабушка, но это было не так. Собирая материал для «Джейн», я выяснила, что награду учредили в 1970 году ее друзья; их стараниями награда вручается до сих пор. До того как следствие по делу возобновилось, поиск «Джейн Миксер» в интернете в основном выдавал информацию о бывших студентах Школы права, которые удостоились этой награды и включили ее в свои резюме. Пусть Джейн не прожила достаточно долго, чтобы оставить какое-то «наследие», но если она и положила ему начало, то созвездие политических активистов, общественных защитников и социальных работников, связанных ее именем в киберпространстве, пожалуй, составляет его часть.

В конце концов я нарушаю молчание и бормочу что-то вроде: Может, Джейн это и не понравилось бы, но если бы меня убили и никто не пришел на суд, думаю, мне было бы немножко обидно. Курьезность, ребячливость этого замечания становится очевидной, как только оно вылетает у меня изо рта. Разумеется, мне не было бы ни так, ни как-то еще. Я была бы мертва.

В моей жизни было время, где-то около моего шестнадцатилетия, когда я начала сомневаться, действительно ли женщины умирают. То есть, я знала, что они умирают, но меня озадачивал вопрос, попадают ли женщины на этой планете в тот же экзистенциальный переплет, что и мужчины. Эта озадаченность возникла, когда я посещала летний курс лекций в университете Беркли под названием «Экзистенциализм в литературе и кино». Я выбрала этот курс из интеллектуальных соображений, но втайне также надеялась, что он поможет мне избавиться от панических атак, связанных со смертью и умиранием, которые осаждали меня несколько лет после смерти отца. Его кончина в спальне перевела вечернюю молитву «И если я умру во сне» из разряда умозрительных в разряд вероятных, и хотя мне было всего лишь одиннадцать, потом двенадцать, потом тринадцать, я ужасно боялась засыпать — а вдруг не проснусь? По неведомым мне неврологическим причинам эти панические атаки часто сопровождались какой-то зеленоватой пеленой, застилавшей мне зрение. Когда я ощущала их приближение, я выбиралась из кровати и ходила взад-вперед по подвалу дома моей матери до тех пор, пока