Ничего такого. Просто отсутствие света. Пустота. И эта пустота вселяла ужас. Я уставилась под ноги и зашагала быстрее, обхватив себя руками, а когда в следующий раз посмотрела вокруг, то была уже не на тропе. Я поднималась по склону холма, поросшего деревьями, к темной дороге. Это была не дорога к дому. Но я шла к ней, потому что чувствовала притяжение.

И чем дальше я шла – вправо, затем влево, – тем сильнее было притяжение. Оно росло и пробралось почти в самый центр мозга, загудело там, заменило злость и гнев, вытеснило обиду – осталось только желание идти вперед. Зуд спустился к шее, охватил плечи, достиг пальцев. Они задрожали.

Я стояла перед старым покосившимся домиком. Такие теснились по всей улице – как зубы во рту Троя. И будто материализовавшаяся мысль из тени вырисовался Трой: он стоял, прислонившись к голубой стене дома. Поманил меня одной рукой. И я пошла – отчасти потому, что он позвал меня, но в большей степени из-за того, что меня тянуло к дому.

Вся ситуация была неправильной. Здесь был Трой – непонятно почему. Здесь оказалась я – тоже непонятно почему. Понятным было только притяжение. И снова, как в госпитале, тряслись руки – эту связь я уловила безошибочно. Я подняла их, показывая Трою, и прошептала:

– Со мной что-то не так…

Трой приложил палец к губам и втащил меня на задний двор, который и назвать-то так было сложно: просто полоска травы, разделяющая две хибары. Он прижал меня к самому неосвещенному участку, навалился всем телом, взял мои руки в свои и прошептал прямо в ухо:

– С тобой все так.

Я втянула холодный ночной воздух, чтобы успокоиться, унять дрожь в руках, избавиться от зуда в мозгу. В воздухе чувствовалось что-то, какой-то запах…

– Дым! Пахнет дымом! – воскликнула я, забыв про шепот.

Трой закрыл мне рот рукой в перчатке. В доме сработали датчики дыма и завыла сигнализация.

Я укусила его. Не специально. Но его рука закрывала мне рот, в ушах выла сирена, поэтому в голове сработал щелчок: я лежу на больничной кровати с привязанными руками, меня пичкают снотворным и указывают, что делать. Указывают люди, которых я едва знаю. Невыносимо. Я не знала Троя. И не стерпела, когда он так повел себя. И укусила его.

Он вскрикнул от неожиданности и поднес руку в перчатке к глазам. Я поднялась на носочки, чтобы заглянуть в окно. Внутри дым волнами бился в стекло. Сбоку от окна виднелся кусок деревянного изголовья. Кровать. Спальня. Пальцы застучали по стеклу – такому теплому в холодной ночи.

Трой обхватил меня за талию и оттянул от окна.

– Надо уходить, – сказал он.

– Это же спальня. Вдруг там человек!

– Идем!

Трой оказался сильным. Я чувствовала по тому, как он меня держит. Я не вырвусь, пока он сам не захочет. Поэтому я сказала «хорошо», и он отпустил меня. Я взбежала по расхлябанным ступенькам заднего хода и потянула ручку двери. Ладонь пронзила острая, ослепляющая боль. Я с криком отдернула дрожащие пальцы от раскаленной металлической ручки. Через окошко было видно, как вырываются из камина языки пламени, перекидываются на шторы, взлетают к потолку. Трой что-то шептал мне на ухо, но я не слушала. Потому что я смотрела на обвитую красной ленточкой трость у дальней стены. Язык пламени дотянулся до нее, лента вспыхнула, а следом огнем взялась вся палка. Я пнула ногой горящую дверь.

– Он там! Там! Внутри! – кричала я.

Во дворе стало светлее из-за огня и света, загоревшегося в соседних домах. На пожар сбегались люди, вдалеке завыли сирены.

– Мы ничем не поможем! – крикнул Трой, хватая меня за плечи.

Я взглянула на ладонь, на которой появился багровый круг ожога, и ощутила боль. Только боль. Дрожь исчезла. Притяжение исчезло. Осталась только боль от ожога.

Мы с Троем были примерно одного роста, поэтому ему не пришлось наклоняться, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. В его взгляде был страх.

– Дилани! Посмотри на меня! Беги!

И я побежала. Я не остановилась, даже когда каждый вдох стал отзываться невыносимой болью в подреберье. Не знаю, зачем я побежала, не знаю – куда. Но Трой посмотрел так, что меня охватила паника. И я неслась за ним, а он петлял дворами, стараясь держаться тени и не оказываться на освещенных участках.

Он был прав. Что я скажу полиции? Что я свалила с вечеринки и бесцельно бродила по городу, а затем почувствовала запах гари? А если родители узнают, что я шаталась одна по морозу, то на любой общественной жизни можно поставить крест.

Я чуть не налетела на Троя, когда он внезапно остановился у дороги. Он распахнул пассажирскую дверь старой черной машины и скомандовал:

– Садись!

Мы ехали. Я плакала. Я рыдала в голос, громко всхлипывала, а Трой вел машину и поглядывал на меня краем глаза. Я плакала, потому что у меня очень болела рука. Я плакала, потому что в горящем доме был человек – старик, которого я видела в торговом центре, – а я не смогла его спасти. Я плакала, потому что не знала, как оказалась у этого дома. Я плакала, потому что Деккер лапал Тару Спано, а я и представить не могла, как мне из-за этого может быть больно.

Трой остановился у старого кирпичного дома – на несколько квартир. Все мои друзья жили в отдельных домах, перед которыми, как правило, был дворик, огороженный белым заборчиком. У этого здания тоже была ограда – из ржавой, местами дырявой сетки, а на месте ворот зияла пустота. Во дворике виднелись качели – грязные и ржавые.

– Где мы?

– У меня, – сказал Трой, вылезая из машины. – Не могу же я тебя привезти домой в таком виде.

Хотелось верить, что он имеет в виду ожог на руке, но, скорее всего, речь шла о моем опухшем от слез лице. Я последовала за ним в дом. Чтобы открыть дверь в подъезд, ему даже не понадобился ключ.

Мы шли по узкому, затхлому коридору. Где-то надрывался ведущий телевизионного ток-шоу. Доносился плач ребенка. Я поднималась за Троем по деревянной лестнице и крепко держалась за перила, если вдруг подо мной провалятся ветхие ступеньки.

Трой открыл ключом одну из дверей на втором этаже, сбросил ботинки на пороге и отошел в сторону – в закуток, который, видимо, служил кухней, – оперся о столешницу.

Я застыла на пороге – не внутри и не снаружи. Справа стоял коричневый диванчик, отделенный от небольшого телевизора журнальным столиком из крашеной фанеры. Слева была кухня – кусок столешницы между плитой и холодильником. А впереди, за распахнутой дверью, виднелась незастеленная кровать.

– Ты живешь здесь? Один?

– Эй… – Трой нерешительно шагнул ко мне. – Я не обижу тебя. Зайди и закрой дверь. Я обработаю ожог и отвезу тебя домой.

Я вздрогнула на слове «ожог». Ведь там, в доме, остался старик, которому досталось гораздо больше, чем мне…

– Ты можешь мне доверять, – произнес Трой, делая шаг в мою сторону.