К этому времени на шоссе уже не было пробок – час пик прошел.

Конечно, на дорогах нет машин, все ведь уже на работе! И я тоже была бы там, если бы не проторчала больше часа в этой идиотской больнице.

Маршрут был простой: прямо по Кольцевой дороге, окружающей Вашингтон, до огромного кампуса Национального института психического здоровья в Бетесде. Это самое большое биомедицинское учреждение в мире – в десятках зданий, разбросанных по бывшей частной территории в несколько сотен акров, работает почти 21 тысяча федеральных служащих.

Несмотря на то, что бессмысленный прием у физиотерапевта меня страшно вымотал, я с головой погрузилась в работу и целый день решала задачи, связанные с Банком мозга. Как только я приехала, меня забросали вопросами. Один из лаборантов зашел уточнить, подходит ли нам мозг, который ему предлагают. Не успел он выйти, подошла другая сотрудница с похожим запросом. После этого я ответила на десяток писем от исследователей со всей страны, которые хотели бы получить наши образцы. Затем просмотрела самые свежие данные по нашему хранилищу.

Каждый раз, выходя в лабораторию, чтобы проверить, чем заняты сотрудники, я проходила мимо вазочки с шоколадками, которая стояла на столе у секретаря. У нее всегда там были насыпаны какие-нибудь конфеты, но я никогда их не трогала. Я не люблю нездоровую еду, особенно сладости. Но накануне эти шоколадки выглядели так привлекательно, что я поедала их целый день – просто не могла остановиться. И вот опять то же самое: каждый раз, проходя мимо, я брала из вазочки конфету и отправляла в рот. Никогда еще сладости так на меня не действовали!

Через пару дней после приема у физиотерапевта я была на кухне и резала овощи и мясо для жаркого к ужину. Пытаясь расслабиться, я потягивала вино и вдруг услышала стук в дверь. Мирек работал в кабинете наверху, так что открывать пришлось мне.

На ступеньках стоял, широко улыбаясь, мужчина лет тридцати.

– Здравствуйте, миссис Липска, – радостно поздоровался он.

Как странно. Он ведет себя так, будто мы знакомы. Но я никогда его раньше не видела. Что ему нужно? Что-то здесь нечисто. Я чувствую угрозу.

Не дожидаясь приглашения, он шагнул вперед, как будто собирался зайти в дом. Я преградила ему дорогу.

– Я Джон. Из службы по борьбе с вредителями, – он протянул руку, но я ее не пожала.

– Кто? – спросила я.

– Джон. Мы предоставляем вам услуги по борьбе с вредителями, помните?

Похоже, он что-то задумал.

– Мы уже двадцать лет проверяем, нет ли в вашем доме термитов, – продолжил он уже медленнее.

У него изменился голос – значит, понял, что я его раскусила.

– Мы договаривались о том, что я приду. Можно ли мне осмотреть дом? – спросил он.

– Осмотреть дом? Да неужели! – я постаралась, чтобы он заметил сарказм. – Зачем вы здесь на самом деле?

Он озадаченно посмотрел на меня.

– Что вы собираетесь делать, хотелось бы мне знать? – спросила я еще раз.

Он начал что-то говорить о термитах. Это напомнило мне о чем-то важном.

– Муравьи! – заорала я. – Они повсюду!

Я метнулась на кухню.

– Идите сюда! Смотрите, вот! И вон там!

Я ткнула в подоконник, по которому в сторону задней двери и террасы ползли два крошечных муравья.

– Муравьи! Видите? А еще вам нужно посмотреть на пятно в подвале. Возможно, это плесень, – захлебывалась я словами. – Идите туда, скорей!

Он помчался вниз по ступенькам. Я вздохнула с облегчением, но через пару минут он вернулся и начал о чем-то говорить. Я уловила только одно слово: «химикаты».

Он собрался распылять какие-то химикаты.

– Химикаты! – подпрыгнула я, как от удара. – Какие еще «химикаты»?

Кажется, он испугался.

Я так и знала! Вот он и попался!

– Наши химикаты эффективно борются с муравьями и грибком, – запинаясь, неуверенно сказал он.

Ага! Все, игра окончена!

– От термитов у нас есть еще один аэрозоль. Не беспокойтесь, они все безопасны для здоровья, – добавил он.

– Безопасны? Химикаты? – орала я. – Химикаты – это яд! Вы что, не в курсе? Как можно говорить, что это безопасно?

– Безопасность клиентов у нас всегда на…

– Тогда расскажите мне, что в этих химикатах? Какой у них состав?

Он беспомощно смотрел на меня.

Я загнала его в угол!

– Вы понятия не имеете, не так ли? Безопасные? Как же! Я сама – химик. Меня не обманешь. У меня маленькие внуки! Вы что, хотите их отравить? Или всех нас? Это ваш план? Все химикаты токсичны. Я запрещаю вам использовать какие бы то ни было химикаты в этом доме.

Кто-то подошел ко мне сзади, и я поняла, что Мирек спустился вниз.

– Добрый день! Как поживаете? – спросил он у молодого человека.

Почему Мирек с ним так любезен? Этот незнакомец пытается нас отравить!

Мирек повернулся ко мне.

– Не волнуйся, сегодня он ничего делать не будет, – успокоил он меня. – Только осмотрит дом. Давайте я подпишу бумаги.

Мирек подошел к документам, которые молодой человек положил на кухонный стол.

– Ни за что! – я преградила ему путь к столу и, обернувшись к молодому человеку, проорала: – Вы уволены!

Он застыл, не веря своим ушам. Прежде чем Мирек успел отреагировать, я добавила:

– Вы больше не будете работать у нас. Кроме того, я позвоню вашему руководству и расскажу, что вы абсолютно некомпетентны. Как можно не знать состав аэрозоля, которым вы пользуетесь?!

Немыслимо! Что за идиот!

Я развернулась и выскочила из кухни, оставив незнакомца с Миреком.

Подобные отклонения от нормального поведения часто сигнализируют о том, что с мозгом творится что-то неладное. Мои чрезмерно эмоциональные реакции – ярость, подозрительность, нетерпимость – были признаками катастрофических нарушений в лобной доле. Но я не обратила никакого внимания на эти симптомы. Как эксперт по психическим заболеваниям, я, как никто другой, должна была заметить странности в своем поведении. Но я их не видела. Тогда я этого еще не знала, но шесть опухолей и отек вокруг них привели к нарушению работы префронтальной коры, которая отвечает за анализ собственных действий. То есть, чтобы я могла понять, что с префронтальной корой что-то не так, нужно было, чтобы она работала, – такой вот парадокс.

Такая неспособность распознать собственный недуг часто наблюдается у людей с расстройствами психики. Это состояние, которое называется «анозогнозия», возникает при многих неврологических и психиатрических нарушениях. Мы пока очень мало знаем о том, какие именно области мозга отвечают за способность осознавать собственное психическое здоровье. Но некоторые ученые предполагают, что она может быть связана с повреждениями центральной борозды[20], которая разделяет правое и левое полушария, а также с нарушениями в работе правого полушария[21].