В самом деле, почему он совсем забыл о Полине? Почему его не мучают угрызения совести из-за того, что он не ответил ни на один из тридцати Полининых звонков?

«А вот возьму и позвоню ей, — неизвестно на кого рассердившись, решил Олег. — Прямо сейчас».

Он включил мобильник и набрал номер Полины.

«Не отвечает, — дождавшись четвертого гудка, с удовлетворением подумал он и отключился».

И не важно, что в Австрии сейчас пять утра.

«Я позвонил — она не ответила. Какие могут быть вопросы?

Вечером отправлю ей эсэмэс — ну там, с Новым годом, с новым счастьем… все, как положено».

Совершенно успокоившись на этот счет, Олег пошел на кухню варить свой первый за день кофе.

* * *

— Папа, а во сколько ты вчера вечером вернулся домой? — спросила Нина, опустив глаза и тщательно размешивая сливки в отцовской чашке с натуральным цейлонским чаем.

Александр Васильевич покосился в сторону Митькиной комнаты и, понизив голос, ответил:

— В половине шестого. И не вчера вечером, а сегодня утром.

После такого признания Нина, разумеется, хотела продолжить расспросы, но Александр Васильевич предупреждающе поднял ладонь.

— Поговорим о тебе. Где ты хотела бы встретить Новый год?

— Не знаю, — несколько обиженно отозвалась Нина, протягивая отцу чашку, — наверное, дома. С Митей и с тобой. Если конечно, у тебя нет более интересных предложений…

— Есть. Мы все: и ты, и Митя, и я — можем встретить Новый год в… другом месте. Это место тебе хорошо знакомо, но, полагаю, сегодня к вечеру оно будет выглядеть несколько иначе, чем обычно.

У Нины заблестели глаза.

— Вечернее платье? Прическа? Макияж?

— Обязательно.

— Значит, там будут мужчины? Ну, кроме тебя и Митьки?

— Будут.

Нина захлопала в ладоши.

В дверь позвонили.

— А, это, наверное, Митька ключи забыл… Я с утра послала его за хлебом и майонезом для оливье. Но, похоже, оливье сегодня делать не придется?

Александр Васильевич отрицательно покачал головой. Нина побежала открывать.

Митя звонил в дверь вовсе не потому, что забыл ключи. Он был воспитанный мальчик и хотел предупредить, что пришел не один.

— Ой! — воскликнула Нина, стыдливо запахивая короткий и свободный домашний халатик. — Ой, Олег Павлович! Вы к нам… Надеюсь, ничего не случилось? Заходите же!

* * *

Александр Васильевич никогда не был обделен вниманием поклонников и особенно поклонниц своего искусства, но сейчас и он находился под впечатлением.

Олег рассматривал его эскизы с напряженным вниманием охотника, ждущего, что сейчас, совсем скоро, во-он из-за той, плотно укрытой снегом елки появится волк; с нетерпением влюбленного, меряющего шагами асфальтовый пятачок перед кинотеатром и безжалостно мнущего в руках букетик ни в чем не повинных гвоздик; с алчностью ростовщика, которому принесли в заклад целый мешок старинного столового серебра.

Пересмотрев все, он отложил в сторону два листа — «Зарождение Весны», на которое уже намекал ему Александр Васильевич, и «Серебряное озеро».

Александр Васильевич осторожно кашлянул.

— Может быть, чаю? — предложил он. — Моя дочь только что испекла булочки с корицей…

— Что? А, да… простите, я не голоден.

Врет, тут же решил Александр Васильевич. Деликатничает.

Олег взял обеими руками «Зарождение Весны» и поднес совсем близко к глазам. Может, еще на вкус попробует, встревожился Александр Васильевич.

Однако Олег не стал пробовать акварель на вкус. Он лишь несколько раз наклонил лист, чтобы увидеть «Весну» под разными углами, потом тяжело вздохнул и сказал:

— Замечательная картина. Она какая-то… трехмерная, что ли. В ней чувствуется пространство, объем, движение. Никогда такого не видел. Впрочем, я не знаток живописи, и мое мнение вряд ли вам интересно…

Александр Васильевич хотел было возразить, но Олег, горько усмехнувшись, продолжал:

— Я не знаток, но могу отличить талантливую вещь от бездарной мазни. Про бездарность я знаю все, потому как сам…

Окончательно то ли смутившись, то ли рассердившись, Олег вскочил и хотел уйти, но был остановлен Александром Васильевичем.

— Подождите, — сказал он повелительно. — Сядьте. Успокойтесь.

Развернув Олега, Александр Васильевич легонько подтолкнул его назад, к креслу. Олег машинально сел и закрыл лицо руками.

— Бездарь, — послышалось из-под ладоней. — Тупица. Пень. Ничего не могу и не умею. Даже из школы надо гнать в шею, чтобы не воспитывал из детей таких же, как сам, имбецилов…

— Ну-ну, — возразил Александр Васильевич. — Это вы бросьте… Это пройдет.

Он достал из кармана пиджака плоскую серебряную фляжку, отвинтил крышечку, осторожно налил до половины и протянул Олегу:

— Выпейте. Вам сразу станет легче.

— Чего это я один буду пить? — возразил Олег, отнимая руки от лица и глядя на Александра Васильевича.

— Ну и я с вами за компанию, — дружелюбно согласился художник. Оглянувшись по сторонам, он вытряхнул из стоявшего на столе пластикового стаканчика Митькины карандаши, тщательно протер его носовым платком и плеснул туда из фляжки.

Олег залпом выпил. Жидкий огонь со скоростью молнии пронесся по всем его жилам. Сердце забилось с удвоенной скоростью. На глаза навернулись слезы.

— Что… это… такое?

— Эликсир блаженства, — ответил Александр Васильевич. — Ну или, в вашем случае, покоя. И забвения.

— Ничего себе! А можно еще?

Александр Васильевич внимательно посмотрел на Олега и покачал головой:

— Не думаю. Вы же не захотите забыть… вообще все? И всех?

— А может, это было бы к лучшему…

— Да перестаньте! Что вы, в самом деле, разнылись, как баба… Ну не получился у вас сегодня результат. Значит, получится завтра. Или послезавтра. Или через неделю. Через месяц.

— Через год. Через десять лет, — с грустным спокойствием продолжил Олег. Обидное сравнение, вкупе с эликсиром, окончательно привело его в чувство.

— Да, через год, а может, и через десять лет. Неужели вы не понимаете, что главное — не достижение цели? Главное — путь к ней. Путь, который, собственно, и есть жизнь.

Олег нахмурился.

— Нет, — сказал он наконец. — Не понимаю. Хотя не исключено, что в ваших словах что-то есть…

Александр Васильевич развел руками:

— Спасибо и на этом. А сейчас, может, все-таки чаю?