— Согласен с Сашей, — поддержал меня Крум. — Готов к выполнению любой возложенной на меня задачи!

Я несколько удивился. Не потому, что мой друг трусоват, а потому, что он лентяй. Но я ничего ему не сказал. Наша решительность должна была сочетаться с познаниями инженера, чтобы мы смогли общими усилиями вызволить отца Хлеи из неприятельского лагеря.

Дядя Хаф закурил новую сигарету и начал делать круги по обсерватории. Я попытался следить за его орбитой, но вскоре отказался от этого намерения, потому что чуть не вывихнул себе шею. После девятого круга он остановился и сказал:

— Один из нас должен полететь на Фобос!

Первой подняла руку Хлея, потому что речь шла о ее отце, но она же первой была сброшена со счетов.

— Только мужчина мог бы справиться с такой трудной и ответственной задачей, — деликатно заявил инженер.

В зале обсерватории нас, мужчин, было трое.

— Дядю Хафа заменить нельзя, — сказал я. — Он должен оставаться здесь, чтобы с помощью телескопа следить за полетом спасателя и вообще — руководить операцией в целом. Назначим его главнокомандующим!

— Саша прав, — поддержала меня Хлея.

Молчание инженера было достаточным знаком согласия.

— Крум тоже не подходит для авангарда, — продолжал я развивать свою мысль. — Он храбр почти так же, как я, но малоподвижен, и голова у него более хрупкая, чем у меня. Предлагаю оставить его в резерве.

— Не хочу оставаться в тылу! — энергично заупрямился резервист.

К моему большому удивлению, на этот раз Хлея оказалась на стороне Крума.

— Не отрицаю Сашиных качеств, — улыбнулась она, насколько это было возможно в ее трагичном положении. — Саша ловок и смел, даже больше, чем надо. И все же у него есть один важный недостаток: он слишком самонадеян. Постоянно говорит: «Я, я, я». Такой человек не годится для коллективной работы. А работа наша будет коллективной, хотя тот, кого мы пошлем, будет много важного решать и самостоятельно. Как Саша выполнит общий план, если будет заботиться лишь о том, чтобы оказаться впереди других?

Меня подмывало вскочить и взорваться от гнева и обиды, но я мудро воздержался. Иначе только подтвердил бы ее слова. Я предпочел дождаться мнения главнокомандующего.

— Все-таки Саша из нас троих наиболее подходит, — авторитетно заявил инженер. — Он пообещает не увлекаться, и я уверен, что слово свое сдержит, потому что уважает моего несчастного брата.

— Очень даже уважаю! — воскликнул я. — За него готов передраться с тысячами вивавивцев!

Главнокомандующий усмехнулся:

— А готов ли ты слушаться одного-единственного дядю Хафа?

— Что за вопрос!

— Тогда нашим авангардом будешь ты.

Значит, остался только один настоящий мужчина — Александр Александров Александров. Мне было очень приятно, но внешне я сохранял спокойствие, как индейский разведчик.

План был прост, ясен и вполне осуществим: я вылечу маленькой ракетой из бокового помещения обсерватории. Ракетой будет управлять по радио инженер Хаф. Вероятно, в данный момент она не будет выслежена Вивави, потому что он озабочен прежде всего тем, чтобы спрятать своего пленника.

— Вот тебе маленький радиопередатчик и одновременно приемник, — сказал дядя Хаф. — Благодаря ему нам будет понятно, где ты и что с тобой. Продолжительность передачи — около двух минут. После этого связь прекращается и прибор надо снова привести в действие, иначе мы ничего не услышим.

Я смотрел ему прямо в руки, но не видел никакого прибора, хотя бы отдаленно похожего на радиоприемник. Он держал всего лишь какую-то белесую пуговку диаметром около сантиметра.

— Пришей-ка ему на рубашку, — сказал инженер Хаф Хлее. — Я подобрал как раз под цвет его пуговиц.

— Ага! — засмеялся я, потому что сразу все понял.

Хлея собралась оторвать у меня пуговицу, чтобы пришить на ее место радиопередатчик, но увидела, что ничего отрывать не надо — я всегда успеваю потерять какую-нибудь сразу же, как только надену рубашку. Так что достаточно было пришить прибор на пустующее место.

— Включается обыкновенным надавливанием, — объяснила мне Хлея. — Но не дави очень сильно, а то сплющишь.

— Не бойся, — успокоил я ее, — буду нежен и внимателен.

В это время дядя Хаф принес космонавтский костюм оранжевого цвета, с прозрачным колпаком для головы. Он принес и пару больших, тяжелых ботинок.

— Там не так, как здесь, мой мальчик. Поскольку спутники малы, они не задержали на своей поверхности никакой атмосферы. Кроме того, ночью там царит лютый холод, а днем — невыносимая жара. Мешок, в который запихнули моего брата, сделан из такой же материи, как и этот костюм. Иначе при переноске его от ракеты Вивави до космической станций на Фобосе мой брат превратился бы в сосульку или испекся бы, как в электрической печке. Эта одежда играет и другую, тоже очень важную, роль: уравновешивает кровяное давление искусственным давлением на тело. Здесь и на Земле эту работу выполняет атмосфера, а на Фобосе она отсутствует.

— Знаю, — сказал я. — Если давление извне и изнутри не уравновешено, могут произойти разные неприятности. Несколько месяцев назад я читал в одной газете, что со дна Черного моря поднимали глубоководных рыб. Они привыкли к большому давлению под водой и, когда появились на поверхности, лопнули как мыльные пузыри.

Пока мы говорили, меня облачили в костюм.

— Ух ты, какой красивый! — восхитился Крум.

Мне захотелось посмотреться в какое-нибудь зеркальце.

Крум добавил:

— Оранжевый! Гладкий!

Оказывается, красив не я, а костюм. Желание смотреться в зеркало сразу испарилось.

Обули меня в ботинки. Никогда до того времени не носил я обуви тяжелее их! Даже папины туристские по сравнению с ними были как перышки. Мне объяснили, что это нарочно: из-за слабого притяжения на Фобосе я рискую кувыркаться через голову после каждого шага.

— Что ж тут такого? — выпрямился я. — По прыжкам в бассейн я первый в отряде!

— Не хвастай! — осекла меня Хлея.

А Крум углубил это замечание:

— Бассейны Земли наполнены водой, а на Фобосе нет ни капельки!

За это он был награжден одобрительными взорами. Кроме моего, разумеется, потому что я не люблю,