В броши был спрятан отрезанный локон алых волос Инарии Монтроуз. Криос коснулся пальцами пряди и нахмурился.

— У меня такое тоже есть, - похвастался Эриксон, - Аглая говорила, что это древняя традиция!

Да, теперь и сам Диоклетиан вспомнил. Когда в их краях ещё жили ведьмы, они дарили возлюбленным амулеты с прядью волос. Это считалось благословением на защиту. Сейчас ведьм давно нет, а странное суеверие осталось.

Он и не думал, что Инария была настолько чувствительной…

«Нет», - внезапно, мужчина одёрнул сам себя, - «она была такой с самого начала».

Невинная, нежная Инария Монтроуз… Прекрасная девушка, которая появилась в его жизни неожиданно. И столь же внезапно исчезла без следа.

Он сжал в кулак брошь, чувствуя неконтролируемую волну затяжного гнева. В конце концов, эрцгерцог отдал неожиданный приказ:

— Возвращаемся в замок.

***

Обычно такого не происходило. Их охота на монстров длилась неделями, но в этот раз эрцгерцог повелел вернуться обратно намного раньше положенного срока. Только Эриксон прекрасно понимал (как ему казалось) заботы Его Светлости и оттого был особенно доволен.

Не только рыцари, но и верные слуги были удивлены, когда до них дошла весть о возвращении Диоклетиана.

Дворецкому пришлось спешно отдавать приказы о дополнительной уборке замка, дабы Его Светлость не был разочарован. Также, как и прежде, верная прислуга встречала лорда Криоса в главном зале.

Но он, казалось, никого не замечал. Мужчина раздраженно скинул мокрый плащ, оставляя его служанкам и холодно приказал:

— Люций. За мной.

Дворецкий подчинился, едва поспевая за быстрыми шагами господина. Они поднимались по лестнице вверх, и никто из слуг не направился следом. Все слишком хорошо знали характер Диоклетиана Криоса и не хотели навлечь на себя беду.

Тем временем… Мужчина остановился у двери, ведущей в спальню Инарии.

Их личное пространство было разделено. Криос предпочитал навещать её в башне и, после страстной ночи, возвращался к себе. Это вошло в привычку.

Задумываясь сейчас об этом, ему хотелось усмехнуться. На самом деле, не было особых проблем в том, чтобы сделать им общую спальню. Но Диоклетиан избегал этого подсознательно.

Иначе… Их отношения слишком приблизятся к супружеским.

Его Светлость поджал губы и решительно толкнул дверь. В комнате всё было аккуратно, как и прежде. Словно она вот-вот вернётся. Даже её вещи… Оставались на местах.

Лицо эрцгерцога потемнело. Что это значит? Она отказалась от всех его подарков? Больше похоже на завуалированную пощечину по лицу.

Люций вежливо кашлянул, привлекая внимание господина:

— Миледи напомнила о своём статусе и сказала, что не посмеет забрать драгоценности рода Криос.

Диоклетиан понимающе усмехнулся, качнув головой. Она была графиней. Больше не слабая девочка, которая пытается обнять его за ноги, дабы выжить.

Он до сих пор не ведал, что заставило его сердце поколебаться в тот день. Инария очень красива, но было слишком много не менее красивых девушек, имевших отношения с эрцгерцогом. Однако, только она одна осталась рядом с ним надолго.

Мужчина на несколько минут застыл посреди комнаты и, наконец, двинулся к шкафу. Как и ожидалось, леди Монтроуз оставила кричащие о роскоши платья, а также изысканные драгоценности.

В его памяти мелькали воспаленные фрагменты их совместного прошлого.

Диоклетиан Криос не ненавидел Инарию. Но он отказывался от любви к ней. Поддерживая дистанцию в отношениях, эрцгерцог… Похоже, надеялся навечно сохранить эту иллюзию.

Он действительно думал, что его не заденет исчезновение этой женщины. Первый год, второй… До сих пор Его Светлость не осознавал, как много места Инария занимает в его жизни. Она была тонкой занозой, прочно засевшей в сердце.

Она хранила уют этого холодного замка. Теперь, когда Инария исчезла, всё казалось холодным и безжизненным… Лишенным красок.

Мужчина выругался одними губами, запуская пальцы в свои чёрные волосы. Чёртовы эмоции… Он надеялся, что избавился от них.

Намного проще быть равнодушным, тогда ты не почувствуешь утраты. Однако, Диоклетиан её чувствовал.

Люций пристально наблюдал за господином и, наконец, негромко произнёс:

— … В секретере есть другие письма леди Монтроуз. Когда вы уходили на охоту в леса, она много писала вам, но отправляла лишь краткие весточки. Однако, я знаю о том, что госпожа не уничтожала черновики писем.

Дворецкий не знал, к чему приведут тягостные раздумья Диоклетиана Криоса. Но, всё же, он решил немного подтолкнуть господина.

Долгое время Его Светлость жил с закрытым сердцем. Он полагал, что так лучше всего и навязывал подобную жизнь Инарии Монтроуз. Теперь же… Возможно, ему будет полезно узнать истинные терзания её души.

Эрцгерцог кивнул, обратив взор на секретер. Он медленно проговорил:

— Ты можешь идти, Люций. Через час я спущусь на ужин, подготовьте все.

Дворецкий чинно поклонился, зная, что господин хочет остаться наедине с письмами леди Монтроуз. Он быстро вышел из спальни, плотно притворив за собой дверь.

Только тогда эрцгерцог подошёл к секретеру, задумчиво вытаскивая сложенные (и порядком помятые) письма. Их было довольно много.

Местами бумага пожелтела, а некоторые листы будто пытались сжечь. Тем не менее, едва обратив свой взор на эти письма, мужчина увидел её образ и услышал тихий голос Инарии.

Самые старые черновики были робкими, но и радостными. Она писала ему о сущих пустяках.

«Ты знаешь, вишнёвое дерево вблизи замка совсем засохло. Его нужно срубить, но я, отчего-то, всё не решаюсь. Люций сказал, что это дерево – одно из немногих, оставшихся после жуткого пожара из…»

Слова становились неразборчивыми, а после и вовсе обрывались.

«Наступила весна, а ты всё не возвращаешься. Я так тоскую. Зимой было холодно, но весной не лучше. Ночью я не могу спать из-за сквозняков. Возможно, когда ты вернёшься, мы бы могли…»

Она не продолжила писать, словно её слишком смутило собственное предложение. И сами письма становились всё более горькими.

«Должно быть, сейчас ты занят. Эти жуткие монстры являются ко мне во снах. Надеюсь, они не смогут ранить тебя, Диоклетиан. Я сижу у камина, но огонь больше не греет мои руки. Это чувство пустоты… Оно нормально?»

Инария писала ему о многом. О болезни, захватившей столицу. О бытовых проблемах в замке, с которыми ей пришлось столкнуться в одиночку. И… О своих чувствах. Но всё эти письма она так и не отправила.

Диоклетиан прочитал лишь часть черновиков и на него вновь накатило удушающее чувство, от которого стало совсем тошно.

А потом мужчина почувствовал прилив знакомого раздражения. Зачем он тратит своё время здесь? Почему продолжает всматриваться в сухие строчки, будто надеется увидеть в них нечто большее? Это бессмысленно.