был маршрут. Главное – пройти его. Тем не менее в отряде был топограф Машинский и молодой зоолог Поляков.

К этому времени Пётр Кропоткин приобрёл навыки полевых работ как географ и геолог. Он не был просто путешественником-первопроходцем. Он вёл метеорологические наблюдения, геологические описания, замеры высот и глазомерную съёмку местности. Материалы этих наблюдений будут опубликованы в солидном «Отчёте об Олёкминско-Витимской экспедиции».

Это первое крупное географическое сочинение П. А. Кропоткина.

* * *

По дремучей тайге движется караван. Мохнатые низкорослые якутские лошади упорно продираются сквозь заросли кедрового стланика; по звериным тропам минуют буреломы, заросшие березняком и малинником; осторожно, осаживаясь на круп, спускаются с круч; вышагивают бесконечные километры по каменным развалам, осыпям, оступаясь и сбивая в кровь ноги; порой по брюхо проваливаются в холодную жижу на болотах.

Так продолжается изо дня в день. Глухие неведомые места. Они не занесены на карты. Приходится пересекать новые и новые горные гряды, спускаться в узкие распадки и широкие долины, заросшие буйной растительностью. Начинает казаться, будто бесконечно возвращаются одни и те же подъёмы и спуски, переправы. А с очередного перевала вновь видны мрачные гребни горных хребтов, уходящих за горизонт.

Взбунтовались конюхи. Им приходилось ежедневно навьючивать и разгружать лошадей, не считая аварийных ситуаций на переправах и трудных участках переходов. Ни конца ни краю нет этому пути, неизвестно куда они забрели. Надо поворачивать назад, коли жизнь дорога

Как уговорить упрямых конюхов? Кропоткин доказывал, что им одним из этих дебрей не выбраться, а поворачивать обратно весь отряд он не позволит. Удалось прийти к соглашению. Для облегчения труда конюхов он обязал всех участников экспедиции таскать вьюки, следить за лошадьми, устраивать ночлег.

Что могло произойти с участниками экспедиции, если б не удалось Кропоткину успокоить людей? Скорее всего, разделившийся надвое отряд сгинул бы в таёжной глухомани.

* * *

Караван пересёк обширное нагорье, названное Кропоткиным Патомским (по реке Большой Патом). Опасная переправа через бурный Витим. Крутой горный хребет. Его Кропоткин назвал Северо-Муйским.

«Долгое время, – писал он, – перед этой каменной преградою рушились попытки как научных исследователей, так и золотопромышленных партий связать между собой разделяемые ею зачаточные центры культурной жизни: сумрачный вид, открывающийся на ряды её гольцов, которым конца не видно, скалистые вершины гор, опоясанные туманами, стремительность потоков и полнейшая безлюдность заставляли отступать перед нею или обходить её тех немногих исследователей, которые после трудных путешествий в горах, лежащих к северу или к югу от этого каменного пояса, подступали к его подножию».

Он преодолел эту природную преграду.

С Южно-Муйского хребта путешественникам открылось Витимское плоскогорье: обширные луга с островками леса и небольшими речками. Шёл четвёртый месяц похода. Главные опасности остались позади.

Для этого участка маршрута уже была официальная карта. Судя по ней, предстояло ещё преодолеть крутые склоны Станового хребта. Однако проходил день за днём, а вместо гор – только сравнительно пологий общий подъём рельефа. Кропоткин записал: «Станового хребта не существует, и этим именем называется размытый водами уступ, которым обрывается плоскогорье в долину реки Читы».

* * *

8 сентября 1866 года жители небольшого городка Читы были несказанно удивлены. С севера в город вошёл караван – полсотни вьючных лошадей! Говорили, что пришли с Олёкминских приисков, о которых здесь слыхом не слыхивали.

Перед отрядом Кропоткина стояла одна задача: проложить сухопутный маршрут от Лены до Читы. На это золотопромышленники выложили более 5 тысяч рублей золотом. Научные исследования оставались на личное усмотрение Кропоткина.

Пётр Алексеевич не довольствовался главной целью. Огромную массу фактов он привёл в «Отчёте об Олёкминско-Витимской экспедиции». Но не ограничился этим. Он и в науке пошёл не проторёнными путями. Первым обнаружил общие закономерности рельефа этого края. Смело предположил возможность здесь в прошлом крупных ледников.

Авантюрист в науке? Да, пожалуй. Но лишь отчасти. Исследования увлекли его всерьёз – свобода научных исканий и радость открытий.

* * *

Из «Дневника революционера»: «Годы, которые я провёл в Сибири, научили меня многому, чему я вряд ли мог бы обучиться в другом месте. Я быстро понял, что для народа решительно невозможно сделать ничего полезного при помощи административной машины… С этой иллюзией я распростился навсегда.

Затем я стал понимать не только людей и человеческий характер, но также скрытые пружины общественной жизни. Я ясно осознал созидательную работу неведомых масс, о которой редко упоминается в книгах… Я понял разницу между действием на принципах дисциплины или же на началах взаимного понимания…

В Сибири я утратил всякую веру в государственную дисциплину: я был подготовлен к тому, чтобы сделаться анархистом».

Психоанализ не вполне по З. Фрейду

Осмысливая личность Петра Кропоткина, хочу вернуться к событиям июля 1862 года. Перед отъездом в Сибирь он в родовом имении радовался свободе, наслаждался природой, встречался с юной соседкой Лидией. Записал в дневнике:

Когда б не смутное волненье

Чего-то жаждущей души,

Я б здесь остался наслажденье

Вкушать в неведомой глуши…

Забыл бы всех волнений трепет,

Мечтою б целый мир назвал.

И всё бы слушал этот лепет,

Всё б эти глазки целовал.

В этом стихотворении Пушкина он сделал весьма красноречивые подмены. Конечно же, бессознательно. Он не упомянул авторство Пушкина, цитировал по памяти. А она подсказала то, что характерно для его духовного уклада.

У Пушкина – «смутное влеченье». Значит, влеченья Пётр не испытывал. У Пушкина – «желаний трепет». Значит, у Петра не было страстных желаний, а лишь волнения. У Пушкина – «ножки целовал», а не целомудренно – глазки.

Выходит, с Лидией у него был платонический роман. О других отношениях он и не помышлял. Ситуация странная. Мужчине два десятка лет, он крепок, здоров. Рядом юная девица, он ей нравится, да и она ему тоже… отчасти.

Почему он не испытывал нормального любовного влечения, трепета и желания? Почему избегал «томления плоти» и сексуальных отношений? Об этом в его дневнике нет никаких свидетельств.

Вряд ли он в эти годы оставался девственником. В Пажеском корпусе – самой привилегированной казарме России – среди воспитанников нравы были весьма вольными.

По воспоминаниям Кропоткина, камер-пажи могли ночью гонять по комнате новичков в одних сорочках по кругу, как лошадей в цирке, стегая их хлыстами. Этот цирк «обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад. Нравственные понятия, господствовавшие в то время, и разговоры, которые велись в корпусе по поводу “цирка”, таковы, что чем меньше о них говорить, тем лучше».

Можно было написать, что оргии были на древнегреческий лад, но это сути не меняет. Значит, практиковался