гомосексуализм. Приобщился ли к нему Пётр Кропоткин? Вряд ли. В год его поступления с тиранией камер-пажей было отчасти покончено. Хотя вряд ли нравы резко изменились. На старших курсах почти наверняка было «посвящение в мужчины» с помощью девиц лёгкого поведения.

Молодому человеку такой «сексуальный экзамен» может полюбиться. Он впредь будет периодически прибегать к такой «процедуре». В те времена это считалось полезным для здоровья.

Но для кого-то секс без любви доставит не только физиологическое удовольствие, а ещё стыд и разочарование. Смею предположить, что так было с Кропоткиным.

В отношениях с Лидией он был на положении потенциального жениха. Он это понимал и не собирался перед долгой отлучкой связывать себя какими-то обязательствами. Духовного единства с Лидией он не ощущал, своё сексуальное чувство подавлял. А душевное волнение было.

Через месяц после отъезда из имения, плывя на пароходе «Купец» по Каме, он пишет в дневнике: «Сейчас, роясь в портфеле, я напал на записку Н. В. Кошкаровой к Елизавете Марковне: рука удивительно похожа на руку Лидии, и я припомнил её чудный весёлый смех, улыбку, иногда очень милое наморщивание бровей… Милое созданье! И я в ней, вовсе того не подозревая, разбудил впервые нетронутые, незнакомые чувства. Милая! Она за меня мучилась, думала обо мне, грустила и за меня впервые поплатилась неприятностями – в ней заметили перемену, и это вызвало шутки, первые недетские неприятности в жизни. Конечно, это не любовь, это не серьёзно, это чувство переходное от детства к жизни, это приятно… нет, я чепуху пишу, довольно…»

Запись обрывается. В дальнейшем он описывает только свои дорожные впечатления.

Пётр хорошо знал почерк (руку) Лидии. Значит, они переписывались, как положено при романтических отношениях по канонам сентиментальных сочинений. (Почему записка её матери к его мачехе осталась у Петра, остаётся только догадываться.) В стиле дневниковой записи есть нечто литературное. Хотя бы трижды повторённое по отношению к Лидии слово «милая».

Его не оставляют мысли о Лиде. В конце 1862 года, находясь в Чите, он пишет в дневник: «Вообще говоря, я не создан для женщин, женщины не для меня. Я могу понравиться женщине, заинтересовать её, но только… Лидия… Но она потому до сих пор любит меня, что меня нет, что видела она меня 3 недели, а через год ещё две, и я уехал в такую даль, она ищет причин этому, милая. Потом это её первая любовь. Не довольно быть не глупым, не довольно быть подчас и энергичным, и горячо любить всё святое – женщине этого мало. Нужно многое, многое. А главное всё-таки физическая сторона должна быть хороша. А я?! Приходится только усмехаться – в усмешке есть что-то утешительное».

Вот так признание! Их отношения, как нетрудно догадаться, повторяли литературную историю Татьяны Лариной из «Евгения Онегина». Но как понимать печальную усмешку Кропоткина по поводу физической стороны общения с женщиной? Неужели он был импотентом? Как ещё можно понимать его признание?

Вновь осмелюсь предположить: первый сексуальный опыт у юного камер-пажа князя Кропоткина завершился полным фиаско. Это третий вариант из приведённых выше двух. Юноша был слишком взволнован и смущён.

Произошёл психический шок. Схлестнулись в подсознании разные установки: животный инстинкт размножения, стыдливость, моральный запрет на разврат, уважение к женщине, страх получить венерическую заразу, мечта о чистой любви, боязнь показаться смешным…

Сильные переживания, сшибка, как писал Иван Петрович Павлов, безусловных и условных рефлексов привели к торможению полового инстинкта. Он мог решить, что у него «физическая сторона» отношений с женщинами изначально плоха. С таким диагнозом, поставленным самому себе, он жил, сублимируя (по Фрейду) сексуальные эмоции в страсть к опасным приключениям, научным исследованиям, революционным авантюрам.

Был ли он вовсе равнодушен к женщинам? Не похоже. В Чите он участвовал в любительских спектаклях и в дневнике наиболее часто вспоминает молоденькую госпожу Рик. Пишет о встрече с ней: «Вот уже 5 дней, как я её не видел. Милое созданье, но сгубит её жизнь. Её положение ужасно, безвыходно. 18 лет, муж, которого она не любит, да и любить не может, а тут подвернётся моншер какой-нибудь покрасивее, в роде Миряева, которому нет дела до женщины, до её положения впоследствии, лишь бы теперь доставить её ему…

Бедная женщина! А славное могло бы из неё выйти создание – своё у неё так хорошо, это говорю не я один, а даже женщины, которые могли бы по зависти говорить противное. Другие, впрочем, но те, которые её знают, это не скажут».

Значит, он считал дни без неё. Опять же – «милая». Он знает, что мужа она не любит. Откуда знает? Если она намекнула на это, то вряд ли по простоте душевной.

Они вместе участвовали в спектаклях. Об этом Кропоткин написал немного. Возникает впечатление, что юная мадам Рик была мила и кокетничала, в частности, с Кропоткиным. Одна из актрис «замечает, что вот де вы с m-me Рик всё глазки строите. Действительно, поймали».

В другом случае (год спустя): «Спектакль отнял всё время. Сошёл он хорошо. Мне приятно было играть. Здесь есть одно довольно милое существо. Мешает, чёрт возьми, Никонов». О каком существе речь идёт, не сказано.

Никакого продолжения, судя по всему, подобные заигрывания не имели. Кропоткину приходилось проводить трудные и опасные экспедиции. Вряд ли у него было время и сильное желание заводить «роман» с замужней женщиной.

В Швейцарии, когда ему было 36 лет, он женился на приехавшей в Женеву из Томска на учёбу Софье Григорьевне Ананьевой-Рабинович. У них родилась дочь (в 1884 году), которую назвали в честь его брата Александрой.

В чём же дело? Ответ может подсказать его признание: «Повесть Тургенева “Накануне” определила с ранних лет моё отношение к женщине, и, если мне выпало редкое счастье найти жену по сердцу и прожить с ней вместе счастливо больше двадцати лет, этим я обязан Тургеневу».

Эта повесть Тургенева начинается с того, что в жаркий летний день под высокой липой на берегу Москвы-реки близ Кунцева два молодых человека рассуждают о любви. Один из них советует другому «запастись подругой сердца, и все твои тоскливые ощущения тотчас исчезнут… Ведь эта тревога, эта грусть, ведь это просто своего рода голод. Дай желудку настоящую пищу, и всё тотчас придёт в порядок».

Друг его с этим не согласен. Для него любовь – высокое благородное чувство, а не примитивный физиологический процесс. Она должна соединять людей, готовых ради неё на жертвы. А ещё объединяют людей – «родина, наука, свобода, справедливость».

Следует возражение: мол, тогда «никто не будет есть ананасов, а будут