Никита нерешительно подошел и взялся мягкими маленькими пальчиками за мои – жесткие, такие огромные по сравнению с его ладошкой!

Я аккуратно сжал протянутую мне руку. Встал. Кивнул Веронике:

– Идемте. Если считаете это важным, я все объясню позже, не при ребенке. 

– Объясните. Обязательно объясните! – Сдержанным и прохладным тоном подтвердила психолог.

В реанимации мне довелось побывать лишь однажды: после операции по поводу язвы я провел там целую ночь. В этот раз мне предстояло взглянуть на то, что происходит в этом закрытом для простых смертных отделении, с другой стороны. 

Впрочем, по дороге к палате, где лежала Алевтина, мы ничего особенного не увидели. А потом мне стало не до того, чтобы оглядываться по сторонам. Нас провели в небольшую комнатушку, напоминающую прихожую. Одна стена там была полностью застеклена. 

Врач-реаниматолог указал нам за стекло:

– Ну вот, смотрите отсюда. Ближе не пущу. У вас пять минут. 

Никита тут же прилип к стеклу носом, во все глаза уставился на лежащую в довольно просторном светлом помещении женщину, укрытую простой белой простыней. Не уверен, что при его невеликом росте мальчик мог увидеть лицо.

– Сынок, давай я возьму тебя на руки, так будет виднее, – я попытался потянуть мальчишку за плечо, оторвать его от прозрачной стены. 

Сын вывернулся, оттолкнул меня и снова приник к стеклу.

Я отступил, не зная, что делать. 

– Не мешайте ему, – мягко и негромко попросила Вероника. – Пусть смотрит так. 

Мы с ней встали за спиной у Никиты.

Не знаю, о чем думала женщина, а я не мог оторвать взгляда от ребенка. Он стоял молча, не шевелясь и, кажется, даже не дыша. Замер, словно окаменел в своем горе и одиночестве. Это было жутко. Лучше бы он действительно плакал, чего-то требовал!

Время словно остановилось. Минуты текли томительно медленно. Я спрашивал себя: не было ли ошибкой вести четырехлетнего малыша в палату реанимации? Как он переживет все это? Даже мне было жутко видеть облепленную датчиками, опутанную проводами и трубками неподвижную женскую фигурку. А каково ребенку?

Наше молчаливое бдение прервал все тот же доктор.

– Пять минут прошло, – объявил он, заглянув в палату. – Вам пора. 

Плечики сына напряглись.

Я приблизился, присел перед ним на корточки:

– Никита, нам пора идти.

– Нет!.. – крик, полный отчаяния.

– К сожалению, нам придется уйти. Мы не можем стоять здесь день и ночь. 

Мальчишка вжался в стекло еще больше. На гладкой поверхности отпечатались следы его вспотевших ладошек. 

Что-то подсказало мне, что хватить его и уносить насильно не следует. Я постарался придумать новые доводы.

– Сын, послушай. Если мы сейчас сделаем, как сказал доктор, который лечит маму, нам разрешат навестить ее завтра. А если ты начнешь шуметь, громко плакать и брыкаться, нас сейчас выгонят и больше вообще не пустят. 

Тишина. Никита и не думал сдвинуться с места.

– Никита, пожалуйста, дай мне руку и пойдем. Ты ведь хочешь, чтобы мамочка скорее выздоровела и проснулась?

Напряженное сопение в ответ, но парнишка отлип от стекла.

Я догадался, что он начинает сдаваться. Похоже, тактика уговоров пока работала.

– Так вот, если мы сейчас уйдем тихонько, чтобы не разбудить маму, то она скорее наберется сил и сможет открыть глазки. Идем, мой хороший… – я протянул Никите открытую ладонь. 

Сын с трудом оторвался от стекла, какое-то время посматривал то на свою мать, то на меня, но потом все же решился и подал мне руку. 

– Спасибо за доверие, сынок, – я почувствовал, как горячий комок в который раз за день встает у меня в горле. – Мы обязательно еще придем сюда, чтобы ты мог посмотреть на маму. Обещаю. 

Мы с Никитой вышли из палаты. Психолог двинулась следом.

– Удивительный ребенок! – заметил врач, когда мы уже прощались у дверей отделения. – Ни одного лишнего звука не издал!

Я неопределенно повел головой, не зная, что ответить. Зато Вероника – знала.

– Ребенку слишком страшно, чтобы кричать, – пояснила она, – так что ничего хорошего в том, что он молчит, нет. 

Реаниматолог пожал плечами и открыл перед нами дверь. Ему, видимо, было безразлично, что происходит в душе этого маленького человечка.

Мне безразлично не было. 

– Что я могу сделать, чтобы Никите было не так страшно? Как бороться с его испугом? – пользуясь тем, что мы вместе идем по общему коридору, я решил на ходу получить консультацию.

– К сожалению, поставить мать ребенка на ноги прямо сейчас вы не способны, – в словах психолога не было насмешки. Она просто озвучила очевидное. 

– Не могу, – признал я. 

– Если бы вы растили Никиту с самого детства, сейчас он, несомненно, искал бы защиты и поддержки у вас. Но вы, как я поняла, почти чужой человек для него. 

Я молча кивнул: горло снова сдавило, и мне казалось, что вместо слов из него вырвется только жалкий писк. Жалким я выглядеть не собирался. 

– Так вот, – Вероника вздохнула. – Я сама позанимаюсь Никитой, уделю ему особое внимание. Есть методики, которые помогают маленьким детям выразить то, что они чувствуют… Думаю, это до какой-то степени поможет. 

Я проглотил комок и все же заговорил:

– Хорошо. А мне что делать? 

– То же, что и раньше. Вы неплохо справляетесь. Проводите с сыном как можно больше времени, придумывайте для него что-то интересное. Полезны будут какие-то общие дела: это поможет вам сблизиться. 

– Я понял. Спасибо. 

Мы дошли до палаты, я передал сына в руки нянечки, вышел обратно в коридор. Вероника все еще стояла рядом. 

– И еще… постарайтесь не подвести ребенка, как подвели его мать. – Она не выдержала и все же упрекнула меня. 

– Еще раз повторяю: я ничего не знал. Она родила втайне от меня! – Нервное напряжение достигло предела, и я зарычал. 

– Значит, и не хотели знать. Не интересовались судьбой женщины, с которой были близки.

– Я не намерен обсуждать с вами мое прошлое. Оно вас не касается! До свидания! – я развернулся и пошел прочь. 

Еще не хватало, чтобы эта девица меня строила! И пофиг на ее дипломы! Тоже мне, специалист: не выяснила всех обстоятельств, а туда же: судить, бросаться упреками!

В офисе, до которого я, наконец, добрался, меня дожидалась кипа неподписанных документов, а в приемной расположился, как у себя дома, полный мужчина в возрасте. Он с удовольствием угощался отличным кофе, который готовила моя секретарша, и старательно заигрывал с той самой секретаршей.