– Теперь и о Колобке поговорить можно, – растерянно разглядывая литые формы Анюты, проговорил Антоныч.

Стоя над телом директрисы продовольственного рынка, Антоныч поглаживал затылок и размышлял над тем, что из сказанного им могло ввести эту славную на первый взгляд женщину в кому.

Уложив ее на диван, он высунулся в иллюминатор и махнул рукой ожидавшим его Славе и Гере.

– Господи, вы правда не киевские? – уже в третий раз спрашивала Анюта. – Я едва с ума не сошла.

– Нет, мы харьковские, – отвечал Гера. – А что киевские?

– Да таджики, «крыша» моя.

– Киевские таджики?

– Вот именно. Звери, а не люди.

– Киевские таджики. Я себе представляю, – бросил Слава.

– А кого вы боитесь больше киевских? – спросил Антоныч.

– Знаете, когда ваш приятель вымыл руки и завел речь о включенном счетчике…

Десять минут ушло на выяснение обстоятельств, испортивших жизнь госпоже Повелковой. Она рассказывала свою горькую историю взахлеб, нервно смеясь, словно все страшное для нее уже позади. Она хохотала, и Антонычу даже не верилось, что буквально четверть часа назад он пытался отпоить эту женщину абсентом.

Когда она ответила на все вопросы, все уселись на диван и стали ждать условного стука в дверь.

– Он точно вечером придет? – полюбопытствовал, листая «XXL», Гера.

– Да откуда я знаю? – от излишка в организме семидесятиградусного напитка Анюта выглядела уставшей. – Он что, муж мне. Так, потаскун. А сейчас и потаскать его не за что… Я пойду Мишку покормлю.

– Какого еще Мишку? – встревожился Слава.

– Да питомец мой четвероногий.

Вернулась.

– Анюта, а Колобок не рассказывал тебе о женщине, с которой свел Жидкова? – Слава, развалившись на кожаном диване, лениво перебирал кнопки на пульте. – Кира ее зовут.

– Нет. Я слышала, что он грязными делишками для хозяина занимается, но вы сами понимаете… Здесь каждый делает свое дело и других в него не посвящает.

– Да, конечно, – согласился Гера. – Все по-честному.

Слава прокашлялся и выключил телевизор.

– Ты бы чайку, что ли, приготовила, голубушка?

Дойти до кухни Анюта не успела. В коридоре послышался стук, от которого она побледнела и прижала ладони к горящим от алкоголя щекам.

– Это Колобок…

Слава не мог распознать тех чувств, что одолели его в тот момент, когда Повелкова пошла открывать дверь. С одной стороны, птица сама летит в клетку, с другой – ему почему-то не хотелось, чтобы дверь открылась именно сейчас.

А Повелкова уже впускала кого-то в каюту. Единственное, что беспокоило, это было ощущение, что Колобок заявился не один. И потом, Анюта дверь открыла, а вот звука закрываемого замка слышно не было.

– Она не предупредит его? – заволновался Гера.

Антоныч поморщился:

– Ей неприятностей хватает. Колобок не тот, из-за которого нормальная баба делом рисковать будет.

Далее начали происходить странные события.

В каюту, в которой ожидалось появление Колобка, спиной вперед вошла Анюта. Вид у нее был такой, словно перед ней двигался не Колобок, а уссурийский тигр. На самом деле тигра, конечно, не было. Был какой-то, похожий на турка, фрик. Черный усатый азиат надвигался на Анюту, держа перед ее лицом ладонь с разведенными пальцами. Он еще не видел мужчин, сидящих на диване, но те уже очень отчетливо видели его. А также остальных, входящих молча и угрюмо.

– Я тебя, сука, сейчас… – Панорама открылась ему в тот момент, когда он уже хотел приложиться к макияжу Анюты. Мужики в гостиной для гостей были в диковинку. С этим стоило разобраться. Дело прошлое, так можно и дров наломать. Лучше сначала все выяснить. – С Новым годом поздравлять буду. С наступающим, Анюта Валентиновна, дорогая.

– Какой учтивый мэн, – заметил Слава. – Ну-ка, заводи сюда своих чернооких цветочниц, присядь. Разговоры разговаривать будем.

Черные, как чугунки, подчиненные таджика в недоумении топтались в гостиной. С дивана ситуацией рулил какой-то бледнолицый. Конкуренты по выколачиванию долга?

– Где Колобок? – спросил Гера, вставая с дивана.

– Гера, ты не ту задницу кусаешь, – проговорил Слава. – Эти люди не знают, где Колобок. Они по другому вопросу.

– А вы кто, люди добрые? – поинтересовался один из таджиков.

– Друзья Анюты, – бросил Антоныч. – А вы?

– И мы друзья Анюты.

– Врет он все! – вскричала пьяненькая Анюта. – Они меня убивать пришли!

– Вай, – сказал таджик, и его друзья закачались, как березы на ветру. – Зачем хороших людей обижаешь, Анюта Валентиновна? Сейчас выясним, кто есть кто. А потом уже и говорить можно – убивать, не убивать…

Потрогав его за плечо, один из его друзей начал что-то болтать на родном для них языке. Это очень не понравилось Славе. Он не владел таджикским, но смысл произносимого ему был ясен и при отсутствии переводчика. Еще больше ему не понравилось лицо главного таджика, который не одернул своего человечка, чтобы тот разговаривал на русском. Если не хочешь, чтобы тебя заподозрили в нечестном поступке, всегда говори на языке, доступном для оппонента. Ни один из приезжих не поступит так, как сейчас поступил таджик. Однако главный таджик не остановил дружка, а лишь пошевелил губами. Он еще мгновение назад смотрел на Славу, а после перевел взгляд за его спину.

Все решило мгновение. Слава готов был поклясться, что Антоныч развесил уши и находился в том убаюканном состоянии, которое обычно приходит в спокойном разговоре. Но дальнейший ход событий заставил его поверить, что Антоныч, как и прежде, умеет одновременно делать сразу несколько дел.

В тот момент, когда говорун из таджикской свиты нырнул рукой за отворот пиджака, Антоныч вскочил, схватил со стола бутылку и обрушил на его голову.

Это было последнее, что увидел Слава в относительном спокойствии. Все последующие события происходили не только для него, но и, наверное, для всех, как в сумасшедшем сне. Разница лишь в том, что в экстремальной ситуации люди мгновенно делятся на тех, кто в состоянии мгновенно анализировать и принимать верные решения, и на тех, кто сразу перестает думать, а потому совершает совершенно необъяснимые вещи.

Бывший борец Антоныч, к счастью, относился к первым.

Не останавливаясь, он с разворота врезал левым хуком стоящему справа от него таджику.

«Пять минус два», – подытожил Гера с удовольствием.

Все шло чередом. Анюта, трезвея с каждой секундой, визжала так, словно били ее. На самом же деле она сидела у переборки под иллюминатором. Ее голос рвался из легких на одной ноте си и не хотел останавливаться даже на мгновение. Звуки смачных ударов мужских рук и ног тонули в этом вопле, как матюки диспетчера гражданского аэропорта при виде садящегося на летное поле сверхзвукового истребителя.