Моя белая батистовая рубашка вся была в крови Алика, да и джинсы тоже. Увидев неподалеку от того места, где я стояла, сушилку с бельем, я приблизилась к ней, сорвала с прутьев джинсовые белые шорты, черную майку и, не помня себя от страха, толкнула выкрашенную в голубой цвет старую дверь, за которой, скорее всего, и находилась квартира, где еще утром хозяйка вытаскивала из стиральной машинки выстиранные вещи.

Я оказалась в темном коридорчике, где крепко пахло сигаретным дымом и кофе.

Из-за двери, верхняя половина которой была стеклянная, с кружевной белой занавеской, не позволявшей заглянуть внутрь дома, раздавались женские голоса. Судя по всему, там, на кухне, две пожилые женщины, может быть, соседки, пили кофе и курили, обсуждали свои дела.

Я быстро сорвала с себя одежду, надела шорты, которые оказались мне слегка велики и вообще мужские (!), майку и, свернув свои окровавленные вещи рулоном, сунула куда-то в темный угол коридора.

Тихо открыла дверь и вышла на улицу. Она по-прежнему была пустой, и увидеть меня и все мои действия могли лишь те, кто находился в это время в доме напротив, у окна.

Это мог быть какой-нибудь старик, для которого весь мир сосредоточился в этом, ограниченном оконной рамой, куске городского пейзажа, женщина, курящая возле раскрытого окна в ожидании, когда сварятся спагетти, ребенок, сидящий на подоконнике и грызущий печенье…

Такими мне виделись жители этих домов.

Я точно знала, куда идти, быстро сориентировалась, петляя по узким улочкам, и надеялась на то, что успею застать Дино дома.

Если же дверь окажется запертой, тогда я поднимусь и постараюсь проникнуть в дом, который снимал Алик. Мне необходимо было где-то укрыться и подумать, что делать дальше.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что за нами следили. И Алика убили из-за меня. Устранили человека, который мог увезти меня, скажем, в аэропорт. Он мог помешать им убить меня. Но тогда почему же не убили там, в этом кафе, именно меня? Что случилось бы, если бы я отправилась в туалет вместе с Аликом? Возможно, пока он был в кабинке, напали бы на меня. Или?

Скорее всего, когда именно я находилась в женской кабинке, когда Алика поблизости, естественно, не могло быть, напали бы на меня, ударили бы меня по голове, размозжили бы ее…

Получается, что Алик своим присутствием спас меня или хотя бы подарил мне несколько оставшихся часов жизни — ясно же, что кто-то поставил своей целью убить меня.

Оставалось пройти еще метров пятьсот до дома Дино, по лицу моему катился пот, я слизывала его с губ, волосы хлестали по лицу, сердце готово было остановиться, и я спрашивала себя, неужели и сейчас за мной следят? Но кто?

Я постоянно оборачивалась и никого не видела! Дом Дино, дом Алика… Если за мной следили все эти дни, значит, эти адреса им, убийцам, известны! И почему это американцы? Ведь Джейн — гражданка Штатов!

Я подбежала к двери дома Дино и позвонила. Замерла, прислушиваясь к тишине.

Я слышала курлыканье голубей на крыше, доносящиеся откуда-то издалека женские голоса и смех, шум автомобилей на соседней улице, кажущийся призрачным звук колоколов, но за дверью, где находилось украшенное цветами патио Дино, было тихо.

Я буквально сползла по стенке, сев на каменные ступени крыльца и опустила голову, боясь увидеть возникшего внезапно, материализовавшегося из воздуха убийцу, боясь встретиться с ним взглядом.

Неужели вот сейчас, здесь, рядом с домом, в котором я провела целую ночь в объятиях своих воспоминаний, я и закончу свою жизнь? Неужели мой приезд оказался для меня фатальной ошибкой?

Дверь открылась, меня подхватили чьи-то сильные руки и втащили в глубь двора.

Голубое небо опрокинулось надо мной и замерло солнечным слепящим овалом, отразившись в моих глазах.

Я услышала громкий звук захлопывающейся двери, затем скрежет ключа в замке и эхо удаляющихся шагов. И все, стало вдруг тихо.

Я лежала на каменном полу патио, на боку, свисающая гирлянда розовой пеларгонии щекотала мне нос.

Что это было? Кто втащил меня сюда и запер?

Я поднялась, потирая ушибленное бедро.

Кто-то отшвырнул меня, чтобы выскочить самому и запереть меня. Но это был не Дино.

Это был кто-то другой, чужой, и от этого человека активно пахло чесноком. Возможно, и Дино, готовя себе ужин, посыпал жареные баклажаны чесноком, как это делал Алекс, но здесь был тяжелый густой запах чеснока, смешанного с табаком, и какого-то незнакомого мне парфюма.

Хотя излишне было вообще зацикливаться на запахе, если я точно знала, что Дино никогда бы так не поступил со мной.

Он был нежен и благороден.

К тому же будь он дома, то с радостью распахнул бы мне дверь, чтобы впустить меня в свою жизнь хотя бы на несколько часов. И неважно, что бы он при этом подумал обо мне. Вряд ли он понял что-нибудь про его схожесть с Алексом, он просто принял меня, как жаждущую любви женщину, приютил на своем плече, приголубил и сам недолго полюбил.

Возможно, в тот вечер, когда я увязалась за ним, и он также нуждался в тепле, нежности.

Кто знает, может быть, и этот неаполитанский художник был одинок да только боялся признаться себе в этом, а потому делил это свое одиночество с живописью, своими картинами? Откуда такой вывод?

Просто в его доме, в его мастерской я не нашла ни одной вещи, ни одной мелочи, которая могла бы принадлежать женщине.

Присев на каменную скамейку, уже успевшую нагреться солнцем, я осмотрелась. Зачем меня здесь заперли?

Я посмотрела на дверь, ведущую в дом. Пыталась рассуждать здраво.

Если бы те, кто запер меня здесь, хотели меня убить, то сделали бы это в два счета.

Один сокрушающий удар по голове — и у меня в черепе появилась бы такая же дыра, как и у бедного Алика. Надо сказать, что прошло слишком мало времени с тех пор, как его не стало, а потому я пока еще не могла осознать эту грандиозную для меня потерю!

Однако меня просто заперли. Значит, я могла кому-то еще пригодиться. Вопрос — зачем? Кому из этих преступников я могла бы понадобиться?

Просто захотели, чтобы я какое-то время посидела и никому не мешала, или, наоборот, меня спрятали от того, кто мог бы мне угрожать. Схема простая и страшная одновременно.

И кому это, интересно, насолила другая Зоя Валентинова, досье которой с легкой детской непосредственностью перепутал «американец», упомянув в разговоре моего покойного мужа?

Дверь оказалась открытой, и я вошла в дом.

Опущенные жалюзи сделали все комнаты оранжевыми. Я принялась комната за комнатой обследовать дом.

Дино явно не бедствовал, об этом свидетельствовала красивая мебель, старинные вазы, даже гобелены в спальне! Что же касается его таланта как художника, то я, человек, не очень-то хорошо разбирающийся в искусстве, нашла тем не менее, что он обладает собственным стилем, почерком.