– Вы себе не представляете, каково это – спать в поле. У нас на всех одно одеяло.

Я смягчился.

– Ладно, пойдемте со мной, я вам найду пару одеял… – Она смотрела на меня с улыбкой, полной такой надежды, что я добавил еще пару предметов. – Может быть, найду какую-нибудь одежду. – Боже мой, я ощущал себя таким всемогущим, что слова пошли у меня с языка помимо моей воли. Будто я был рыцарем в сияющих доспехах, отсыпающим крошки хлеба голодным крестьянам. – Я вам приготовлю чего-нибудь поесть… Можете даже горячую ванну принять.

– Послушайте! – Она, нежно улыбаясь, стиснула мою руку. – Я не буду ходить вокруг да около. У вас большой дом. Позвольте нам остаться. Мы будем для вас готовить и убирать.

– Но…

– Пожалуйста, не надо “но”. Впустите нас. Всего на пару дней. – Она улыбнулась, поцеловала мне руку, прижала ее к своей щеке. – Послушайте, я хочу лечь с вами в постель. Делайте со мной что хотите, я…

– Это не нужно. – Я поглядел в обе стороны улицы. Люди сидели кучками на траве, но на нас никто не обращал внимания. – Вы через несколько дней будете дома, и тогда…

– Тише, тише! – Она говорила тихим хрипловатым голосом. – Я в самом деле этого хочу. Я хочу с вами спать.

Я заметил у нее обручальное кольцо.

– Но ваш муж…

– Я не замужем.

Дочь снова остро взглянула на мать. Выражение удивления на ее лице могло бы рассмешить, но после того, что я видел утром, чувства юмора у меня не осталось. Совсем не осталось.

– И Порция тоже будет с вами спать. Она ни о чем другом и говорить не может.

Порция посмотрела удивленно и испуганно, но кивнула, будто кто-то вздернул ей голову вверх, а потом вниз.

– Только с Порцией вы будете надевать презерватив. А со мной – как хотите.

– Нет.

Я попытался высвободиться.

– Я вам понравлюсь. Можете со мной как хотите, мне все равно.

– Мне это не интересно.

– Прошу вас! Я…

Я высвободил руку и пошел прочь. И слышал, как она крикнула мне вслед:

– Ладно, ладно! И с Порцией тоже не нужно его надевать! Она будет с вами и без этого, правда, Порция? Порция, скажи ему, что ты согласна без презерватива. Скажи, Порция, скажи!

Я услышал испуганный голос ее дочери:

– Да, можно без этого. Пожалуйста, со мной можно без этого!

А у меня в мыслях были только эти мертвые дети в кустах. Бедные мертвые дети. Я заблевал их, даже не зная, что они там лежат. И потом оставил их под кустами, и капли крови из выклеванных глаз на щеках, как страшные слезы. Мозг у меня отказывал от перегрузки, больше он ничего не мог воспринять. И я бросился бежать, слыша за собой призывные крики.

Дерьмовейший выдался день. Каждые десять секунд доставал меня мысленный телевизор, показывая виденное утром: старики, распухающие в креслах, старуха с голой задницей в катафалке, мертвые дети, падающий с неба самолет. Потом возвращение с детским питанием. Один парень из группы “С” был принят солдатами за мародера и застрелен на месте. Не знаю, как его звали. И я уже был так перегружен тем, что видел, и запахами смерти, что ничего и не почувствовал.

Стенно был в гараже, менял колесо у машины “скорой помощи” и был похож на игрушечного робота с сильно подсевшими аккумуляторами. Он все еще работал, но как в замедленной киносъемке. Когда он посмотрел на меня, глаза у него были мертвые. И даже виду не подал, что меня узнает.

Я вильнул в поле за дома, в надежде, что мать и дочь не будут за мной гнаться. Единственное, чего мне хотелось, – это выпить и помыться в горячей воде. Насколько я понимал, Стивен отстал от меня не намного.

Я прошел в заднюю калитку, миновал газон и декоративный пруд.

Прежде всего мне бросился в глаза пакет из-под апельсинового сока у задней двери. Потом я заметил, что сама дверь приотворена на ладонь. Я распахнул ее толчком.

И застыл, не веря своим глазам.

Кухня кишела людьми. Все незнакомые, все беженцы. Они чуть не лезли друг другу на плечи, распахивая двери шкафов или ящики или вытаскивая коробки из чулана.

Человек средних лет с очками в серебряной оправе глянул на меня через плечо. До пятницы он мог быть бухгалтером, живущим в комфортабельном доме в пригороде Лидса.

– Проваливай! – крикнул он мне. – Мы первыми пришли.

– Сам проваливай! – заорал я, чувствуя, как закипает ярость. – Это я пришел первым! Я здесь живу!

– Живи себе на здоровье, приятель, – отозвался другой мужчина, набивая мешок яблоками. – Но не оставлять же всю эту жратву тебе одному.

– Черт вас побери! – Я сорвался на вопль. – Вы знаете, где я сейчас был? И что там видел? Ни хрена вы не знаете. Там мертвые дети валяются, они… Эй, ты, положи! Положи на место, я сказал!

Кто-то схватил стеклянный кувшин, где мама держала спагетти. Я его ей купил на первое Рождество после того, как уехали папа и Стивен. Она его открыла, сидя под елкой, потом положила голову на руки и беззвучно плакала десять минут. Я сидел, не зная, что же мне, черт побери, делать. А теперь этот гад грузит его к себе в мешок, и ему только и важно, что там есть горстка спагетти.

– Положи!

Он посмотрел на меня. У него были крашеные черные волосы, которые, наверное, были раньше расчесаны, как чуб у Элвиса. Сейчас они висели над глазами, как крысиные хвосты.

– А ты иди сюда, отбери. Слабо?

Мне пришлось проталкиваться среди людей, грабящих дом. Все, хватит с меня! Я орал на этого человека, тряся кулаком у него перед носом. Был бы у меня пистолет, то, прости меня Господь, я бы всю обойму всадил в эти крысиные хвосты волос.

А крыс только лыбился.

– Да ты же еще маленький. Пойди пожалуйся мамочке.

Я прыгнул на него, и это было Ошибкой. У него оказались отличные мускулы – он легко меня поднял и швырнул к двери.

– Только попробуй еще, – он ткнул в меня толстым пальцем, – и я тебе голову оторву.

– Полегче с ним, – нервно сказал кто-то другой.

– Он вроде не к тебе лез?

– Так он же еще совсем ребенок.

– Пусть только еще попробует, и я его в порошок сотру.

Я не то чтобы не проявил страха; я не проявил здравого смысла. От виденного утром меня охватила такая злость, что надо было ее на ком-то сорвать.

Я протиснулся мимо типа в металлических очках и с размаху ударил крысохвостого по голове. Удар был хреновый, но от чистой злобности в нем оказалась какая-то сила.

Кулак пришелся в лоб. Особого вреда он не нанес, но этот хмырь полыхнул из-под крысиных хвостов злобным взглядом.