две новых. Из старых находится одна на азийском, а другая на европейском берегу расстоянием от Царьграда верст на семь, для пресечения сообщения с Черным морем: они восприяли свое бытие от Магомета Второго еще до предпринятой им осады Константинополя. Новые же при устье сего пролива, кои гораздо выше первых, построены Амуратом Четвертым. Оба Восфорских берега усеяны увеселительными замками, дачами и деревнями, между коими непрерывно продолжаются прекрасные сады и рощи.

Геллеспонтский пролив, имеющий длины от 65 до 70 верст, защищается другими четырьмя крепостьми, Дарданеллами называемыми. Из старых двух дарданелльских крепостей, между коими пролив не шире двух верст, стоящая на европейской стороне именуется Сесто, а на азийской Авида. Обе они занимают те места, где прежде были города того же имени, и снабжены многими пушками чрезмерной величины, которые расставлены на башнях и на валах под оными; но большая из них часть без лафетов и утверждены в деревянные колоды. Сии крепости заложены Магометом Вторым по взятии уже Царьграда; но как венециане в прошедшем столетии, а именно в 1655, 56 и 57 году, торжествовали совершенно над морскими ополчениями турков и истребляли весь их флот, коль скоро выходил из Дарданелл, то Амурат Четвертый принужденным нашелся построить в следующем после того году у нижнего Геллеспонтского устья, которое немного шире полуверсты, еще две крепости, именуемые новыми Дарданеллами, из коих лежащая на европейском берегу имеет основание свое на мысе, выдавшемся в архипелаг, прикрывается несколькими круглыми и четвероугольными башнями и расположена правильнее той, которая находится на азийской стороне.

Что же принадлежит до пристани Константинопольской, то оная есть из числа тех, кои почитаются наибольшими и самыми лучшими в свете, и имеет ту выгоду, что везде корабли к самому берегу свободно проходить могут. Вход в оную между сералем и Галатою нарочито пространен, и расстояние от одного края к другому заключает в себе около версты. Сие место ограждалось прежде от наступления неприятелей цепью, которую император Лев повелел опустить в воду во время морской осады города сарацынами в осьмом столетии и чрез то понудил их возвратиться. Константину последнему служила также сия цепь защитою против флота Магомета второго, но не против твёрдости духа его; поелику он совершил весьма трудное и необычайное дело и перенес сухим путем из Восфора повыше Галаты в пристань Несколько своих судов и с ними предпринял осаду города. Балдуин же фландрский во время своих покушений против Царьграда прервал сию цепь посредством большою и весьма крепко сооруженного венецианского корабля.

Письмо IX

О образе жизни турков

М. Государь мой!

Желание угодить вашему любопытству, сколько дозволяют собственные мои испытания, и то рвение, с коим я всегда стремился исполнять в точности волю вашу, возлагают на меня долг не проходить молчанием ничего, что сам видел и в чем совершенно удостоверен от людей, имевших долговременное пребывание в Турции и упражнявшихся тщательно в познании свойств земли и обитающего тут многочисленного народа, который так, как и все прочие, причастен равной почти мере добра и зла. Со стороны образа его жизни похвальна особливо в нем всеместная почти трезвость, удерживающая его от премногих бесчиний, коим невоздержание подвергает столь многих из наших соотечественников и других европейцев.

Турки вообще преданы сладострастию, но в такой мере, которая не истощает сил их и не расстраивает чувств. Они убегают хлебного и виноградного вина и умеренны большею частию в пище, которую разделяют на многие приемы. Сарацынское пшено, баранина, масло, плоды, зелень, крупичетая мука, мед и дворовые птицы суть главные их съестные припасы. Напитки также у них немногообразны и состоят в кофее, шербете, составляемом из вишенного и иного соку и некоторых других подобных. Склонность к покою и трудам действует над ними по различию обитаемых ими климатов: живущие в Албании, Иллирии и других частях Европы находят удовольствие в многодельной и трудолюбивой жизни, а те, которые в Азии, склонны больше к покою, но не столько как цареградские, кои любят совершенную праздность и возлагают все почти работы на убогих греков, армян и других, рабскую здесь жизнь провождающих людей.

Тщеславие же, служащее главною причиною действя человеческих, удовлетворяется тут у коварных могуществом властвоватъ над животом и имением тех, коих жребий им завиден, а у добродушных ревностным исполнением закона касательно предписанного в оном благотворения, как-то: устроение фонтанов, врачебниц, мостов, гостиниц, больниц и прочего, что нужно для бедных и странствующих и служит к их успокоению. В прочем более важны и величавы, нежели грубы, и не столь вообще горды, сколько неуступчивы по крайней своей вспыльчивости, наносящей часто им смерть за такую малость, которая иногда и упрека не стоит. Подобострастие их к властям основывается единственно на предуверении о святости всего, предписанного Магометом, нежели на чувствовании в оном необходимости к сохранению союза и благоустройства в обществе, что самое произвело у них ту жестокость в наказаниях, которая уподобляется более лютости плотоядных зверей, нежели самой величайшей строгости правосудия; поелику нигде не дерзают столько на безмерные злодеяния, как там, где оные производятся от имени грозного и мстительного божества, на кое кроткие человеки боятся возвести и мысленный взор свой. В прочем у них кроме многих вздорных обыкновений, восприявших начало свое от крайнего невежества, в великой силе скопление, и они не довольствуются, как другие суемысленные, вырезыванием одних ядр, но простирают над большею частию несчастных жертв бесчеловечие свое далее и чрез то великое множество их погубляют; избегших же смерти и имеющих страшный и безобразный вид продают весьма дорого.

Казни, производимые здесь над чиновниками и теми простолюдинами, кои к возмущению склонны, как, на пример, янычары, морские служители и иные, совершаются обыкновенно внезапно и скоро, без надлежащего исследования, достойны ли смерти или нет; ибо нередко случается, что минутный гнев кизляр-аги, великого визиря или капитан-паши и иного вельможи стоит жизни многим невинным, коих они без дальней расправы повелевают умерщвлять в то самое мгновение, когда соделаются они им противны. Самые паши редко знают, за какую вину или по каким проискам осуждены на смерть. Капиджи, исполнитель уголовного приговора, посылается к ним тайно за головою и, коль скоро прибудет, вручает им о том указ, буде не предстоит опасность в сопротивлении, который они приняв и возложив на главу произносят сии слова: да совершится воля Господня и султанская; потом, прочитав кратко молитву, возлагают на выю свою присланную при указе шелковую вервь и повергаются на пол, где в то же время бывают удавлены или поражены кинжалами.

Самая же мучительная и