откуда сквозь стенное окошко свободно видеть мог и где он принужден был сидеть и дожидаться даже до четвертого часа пополудни, в которое время пришла одна ханым, то есть госпожа, со множеством служанок, которой муж был в отлучке, а именно в Мекке, куда отправился на поклонение Магометову гробу.

Сия госпожа как скоро вошла в комнату, тотчас сняла с себя верхнее платье, называемое фередже, открыла лицо свое и села в большое место на софу и приказала подать себе трубку табаку, которую одна из служанок ее, раскуря, подала ей немедленно.

Госпожа сия была вся унизана жемчугами и разными цветными каменьями, в горностаевой шубе, покрытой индейскою парчею, имела глаза большие, брови черные, длинные и широкие, волосы черные же, заплетенные во множество кос, ресницы весьма густо насурмленные, ногти крашеные, собою дородна и бела и по виду казалась быть лет около сорока; другая же гостья, которая подле нее первая села, была ее сестра, также замужняя, а т девушка — ее дочь лет пятнадцати, отличной красоты, и была уже помолвлена за одного турка, четвертая же была лет в тридцать и собою очень недурна. Сия была наперсницею помянутой госпожи, пред коею предстояли служанки-невольницы с несказанным подобострастием, из них были четыре белых и две арапки, из, белых две имели лет по сороку, а две лет по двадцати; вид их показывал, что они были грузинки: означенная хамым, выкуря свою трубку табаку, выпивши чашку кофию и закусив варенными в сахаре розами, спросила у хозяйки водки, которая им всем и поднесла по стаканчику, кроме молодой девушки, сказавшей, что не пьет: они, подгулявши изрядно, начали по всем покоям ходить как у себя дома, потом пришли ко дверям, где вышеупомянутый любопытный странствователь был заперт, спросили у хозяйки, что в оной каморе находится, она сказала, что там лежит ее платье и некоторые товары, чем больше возбудила в них любопытство видеть оное платье и товары; наконец, сказала им, что там у нее мужчина спит, думая чрез то отвести от их намерения, но они еще более приставать начали, чтоб показала им оного мужчину, особливо если франк, ибо они весьма любопытны его видеть, так что хозяйка не знала больше, как их от того отвратить, и сказала, что ключ от двери потеряла; но они вздумали двери ломать; наконец научила служанку объявить, что янычары пришли к ней от Галатского паши и хотят с нею нечто говорить, чего сии гости испужавшись от требования своего насилу отстали и потом скоро домой пошли, браня хозяйку, что она им прежде не сказала, что у ней в доме мужчина есть и что они не могли тем воспользоваться; и так сей кавалер безмерно был рад, что за удовольствие своего любопытства заплатил одним толь ко страхом; а если бы они к нему туда ворвалися, то может быть, принужден бы он был их всех довольствовать, и наконец бы уже в таком случае хозяйка до другого утра их из своего дому не выжила, а между тем посторонние турки, подметя, что их женщины у христианки ночевать остались, могли бы взять подозрение и придти к ней в дом с обыском, из чего бы немалая ей беда приключиться могла. Из сего ясно видно, что сколь трудно и опасно в Туреции довольствовать свое любопытство, особливо христианину, и в самом безвинном деле.

Сия трудность и опасность в любовных обращениях в Азии вымыслила такие хитрые способы, о которых в Европе почти никакого понятия не имеют, как-то: употребляьт фрукты и цветки и иные вещи, коим присоединением слова или целые речи, как ниже сего явствует, например

Роза — гюль (кадыным гюль — смейся, или веселись, моя любовница).

Яблоко — елма (гечь калма — не мешкай).

Ренонкуль[81] — зембул (ил бени кабул — прими меня).

Копие — тел (кач дегюел — беги и приди ко мне).

Волос — кил (факрими бил — узнай, что я думаю).

Нитка — ипек (созу ун тут пек — держи свое слово).

Цветок — лила (сусени северым сени — я вас люблю).

Красное — ал (бугедже бизе кал — останься сей вечер у вас).

Широко — бол (гак ол — будь справедлив).

Орех — фундик (таврияден бинтик — вы мне наскучили)

Золото — алтын (гуиоинуми алдым — вы взяли мое сердце).

Мед — бакир (бенденын факир — слуга ваш беден).

Серебро — гуинмиш (иш им битмиш — мое дело кончено).

Огурец — бияр (он утту яр — мой любовник меня позабыл).

Изюм — узум (ики гиозум — мой глаз).

Дерево — ачь (серени бана ачь — скажи мне свою тайну).

Бобы — булгурдже (буюр бизе бургедже — приди ко мне ночью).

Шелк — ипек (мурадым сени юмпек — я хочу тебя поцеловать).

Янтарь — амбер (булусалым бер абер — будем вместе).

Груша — армут (юктор умут — не имей надежды).

Гранатовое яблоко — нар (юрегям янар — мое сердце горит по тебе любовию).

Сии имена выдумал один персидский стихотворец, Селмани-фарсы, и роспись таким словам весьма пространна; о многих на сей случай упомнить не мог: в подражание ему многие женщины из христианок живущие в Константинополе, таковыми знаками с их любовниками часто вместо писем пересылаются, или, гуляя в саду, им чрез знаки разных фруктов и цветов знать дают о их мнении так искусно, что никак со стороны того приметить не можно, кроме двух любящих особ.

Исключение в Туреции женщин из мужских собраний делает, что тамошние беседы весьма скучны, особливо для человека, привыкшего жить в христианских землях сие лишение женщин наводит на сообщество таковую же томную мрачность, как иногда солнечное затмение на ясность дня, я чрез то скрывает от взора человеческого наипрекраснейшее сего света зрелище.

Мужчины большею частию весьма несправедливы в рассуждении женщин, обвиняя их часто за то, что мы сами их любим и до чего сами же их всеми силами доводим. Турки прямые их тираны, особливо евнухи, кои часто покупают себе наипрекраснейших девиц в жены или наложницы и, не будучи в состояния никак их довольствовать ни быть от них любимыми, столь бывают ревнивы, что изобразить того не можно, и для того содержат их взаперти и едва оставляют им только видеть самый слабый дневной свет и, беспрестанно разжигая их своим ласканием и страстным обниманием, только мучат их тем напрасно. В таковом томительном состояния среди злата, серебра и драгоценных бисеров сии несчастливые женщины, как сказывают,