Нет. Не до нутра. Неточное слово. Музыка не может пробрать до нутра. Музыка уже внутри нас. Она открывает нам наш внутренний мир и пробуждает эмоции, о существовании которых мы и не подозревали. Человек словно бы заново рождается.

В ней было столько неясной тоски. Я закрыл глаза. Не могу описать, что я тогда чувствовал. Такая музыка рождается еще и потому, что только через нее можно выразить то, чего не выразишь никаким другим способом. Одно могу сказать наверняка – я вдруг снова понял, что живу.

Затем разом вступили трубы, валторны и турецкие барабаны, и от их мощи сердце у меня забилось быстрее, а голова закружилась. Когда я открыл глаза, то увидел, что Чайковский своей палочкой словно бы вытягивает музыку из воздуха, – будто она уже была в нем разлита, и ее надо было просто из него извлечь.

Когда все закончилось, композитор снова съежился, словно из него выпустили воздух. Зал поднялся. Аплодисменты и дружные крики «браво!» накрывали композитора волна за волной, но он лишь едва заметно улыбнулся и легонько поклонился.

– Чихать он хотел на Брамса с высокой горы, а? – улучив момент, шепнул мне Хендрик.

Я понятия не имел, о чем он. Я просто радовался тому, что снова вернулся в мир чувств.

Но уже тогда мне стало ясно, что поход в Мюзик-холл был просто трюком. Хендрик использовал свой излюбленный прием, чтобы заманить меня в свои сети. Мало того что он обещал отыскать мою дочь, еще и убедил меня, что я тем временем буду жить в свое удовольствие. До меня еще не дошло, что мне втюхивают залежалый товар, но, когда я понял, что вступил в сделку, меня уже купили с потрохами. На самом деле это случилось сразу, как только он впервые упомянул Мэрион. Но я готов был поверить в Хендриково очковтирательство. В то, что Общество «Альбатрос» поможет мне найти не только мою дочь, но и меня самого.

На следующее утро мы завтракали у Хендрика, запивая еду шампанским; там и состоялась наша беседа. С тех пор она не идет у меня из головы.

– Первое правило – не влюбляться, – говорил он мне, пальцем стряхнув со стола вафельную крошку, прежде чем закурить сигару. – Есть и другие правила, но это главное. Не влюбляться. Не любить. Не мечтать о любви. Будешь его придерживаться – будешь более-менее в порядке.

– Сомневаюсь, что смогу когда-нибудь снова полюбить, – обронил я, глядя на завитки сигарного дыма.

– Вот и хорошо. Тебе, конечно, не запрещается любить еду, музыку, шампанское и редкие октябрьские солнечные деньки. Можешь любить вид водопадов и запах старинных книг, но любить людей – это слишком. Ты меня слышишь? Не привязывайся к людям и старайся поменьше сочувствовать новым знакомым. Иначе постепенно спятишь… – Он ненадолго смолк. – Восемь лет – это предел. Ни один альба не может оставаться на одном месте дольше, не привлекая к себе внимания. Это Правило Восьми Лет. Восемь лет ты живешь в свое удовольствие. Потом я отправляю тебя на задание. Потом ты начинаешь новую жизнь. Без всяких призраков прошлого.

Я поверил ему. Да и как иначе? Разве я не потерял себя со смертью Роуз? Разве не продолжал надеяться снова себя найти? Жить в свое удовольствие. Может быть, такое и впрямь возможно. При наличии организации. Где каждый знает свое место. И цель.

– Ты помнишь греческие мифы, Том?

– Немножко помню.

– Скажем, я кто-то вроде Дедала. Помнишь? Создатель лабиринта, в котором отсиживался Минотавр. А мне пришлось построить лабиринт, чтобы защитить всех нас. Наше Общество. Но беда Дедала была в том, что, несмотря на всю его мудрость, люди редко его слушали. Даже собственный сын, Икар, и тот не послушал отца. Ты ведь эту историю знаешь, правда?

– Знаю. Они с Икаром пытались бежать с одного греческого острова…

– С острова Крит.

– Да, с Крита. Да. Но крылья у них были из воска и перьев. И отец…

– Дедал.

– Да, отец предупредил сына: нельзя лететь слишком близко к солнцу или к морю, не то крылья могут загореться или размокнуть.

– И, само собой, так все и случилось. Икар поднялся слишком близко к солнцу. Воск растаял. Икар упал в море. Ты летишь не слишком высоко. Но ты вообще высоко не поднимался. Тут важно равновесие. И я здесь для того, чтобы помочь тебе с равновесием. Кем ты себя ощущаешь, Том?

– Не Икаром.

– А кем тогда?

– Это сложный вопрос.

– Это самый важный вопрос.

– Не знаю.

– Ты из тех, кто наблюдает за жизнью, или из тех, кто действует?

– Думаю, и то и другое. Иногда наблюдаю, иногда действую.

Он кивнул.

– На что ты способен?

– Что?

– Где ты бывал?

– Да где я только не бывал!..

– Нет, я имею в виду морально? Чем ты занимался? Сколько раз переступал через грань дозволенного?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Потому что в пределах свода правил ты должен чувствовать себя свободным.

Душу кольнула тревога. Мне бы тогда прислушаться к этому чувству, а не попивать шампанское.

– Что надо сделать, чтобы быть свободным?

Он улыбнулся:

– Мы долгожители, Том. Каждый из нас проживает долгую жизнь. Долгую и тайную. Мы делаем все, что требуется. – Улыбка сменилась смехом. Отличные у него зубы, особенно если вспомнить, сколько столетий он ими пользуется.

– А теперь – хот-доги.

Мы долгожители, Том…

В Калифорнии есть дерево, сосна остистая, – этот вид в основном встречается в Большом бассейне. Если верить тщательным подсчетам годовых колец, ее возраст достигает 5065 лет.

Сосна эта чрезвычайно древняя даже по моим понятиям. В последнее время, если я вдруг впадаю в отчаяние из-за своего долгожительства и жажду хотя бы приблизиться к состоянию обыкновенного смертного, мне вспоминается это калифорнийское дерево. Оно росло в эпоху фараонов. В эпоху основания Трои. В начале бронзового века. В годы появления первых йогов. В эпоху мамонтов!

Она невозмутимо стоит себе на своем клочке земли, преисполненная спокойствия, потихоньку растет, выпускает зеленые иглы, сбрасывает высохшие и выпускает новые, а тем временем успели вымереть мамонты, Гомер сочинил Одиссею, Египет пережил правление Клеопатры, распяли на кресте Христа, царевич Сиддхартха Гаутама покинул дворец и стал на путь просветления, пришла в упадок и развалилась Римская империя, был разрушен Карфаген, в Китае одомашнили индийского буйвола, воздвигли свои города инки, мы с Роуз встретились у колодца, в Америке отгрохотала Гражданская война, по планете прокатились две мировых войны, был создан «Фейсбук»… Миллионы людей и других живых тварей дрались друг с другом, плодились и, ничего не поняв, до срока ложились в могилу, а сосна остистая как была, так и осталась сосной остистой.