Если бы директрису, как видеомагнитофон, можно было бы отключить на некоторое время, чтобы поразмыслить над услышанным! Но мне приходилось продолжать разговор, хотя самое интересное и неожиданное я уже узнал.

– Значит, и этот выходной он проведет на Побережье?

– Этот? Нет, сегодня он должен быть в Кажме, – уверенно ответила директриса. – В два часа у нас спортивный праздник, кросс на один километр. Белоносов обязательно будет. Он никогда меня не подводил.

– А мне сказали, что вчера утром он уехал на Побережье.

– Да, это так, – кивнула директриса. – Но он уже наверняка вернулся.

– Значит, я могу с ним встретиться и поговорить?

– Конечно. А почему нет? Я дам тебе его адрес. Он живет недалеко отсюда.

Она поставила на поднос чашку и унесла его на кухню. То ли ей хотелось навести порядок на журнальном столике, то ли она дала мне понять, что пора закругляться. Чапа, оставшись со мной наедине, вскочил с кресла, в котором дремал, недоверчиво взглянул на меня и на всякий случай тявкнул.

Я тоже встал. Разговор с директрисой не снял ни одного вопроса, а лишь добавил новые. Я уже не сомневался в том, что ни в какое районо директриса вчера не ездила, и что вчера она вообще не покидала пределов Кажмы. Правдивость ее слов легко было проверить, и директриса вряд ли стала бы мне лгать.

Следовательно, вчера вечером в Кажму приехала неизвестная мне женщина, которая зачем-то выдала себя за директора школы, и эта женщина знала, что случилось на Мокром Перевале. Кто она? Зачем ей надо было говорить водителю неправду, если можно было вообще ничего ему не говорить?

И второй блок вопросов: почему Лешка ни слова не сказал директрисе об анонимном письме? Это было его решение, или же его кто-то об этом попросил? Почему Сомова, завуч школы, не доложила директору о том, что корреспондент приехал в Кажму по письму Веры Шаповаловой? И кто проводил проверку по факту домогательства? Только Ольга Андреевна или кто-то еще? Как получилось, что директор школы оказалась не в курсе этой истории?

Я обувался и рассеянно кивал хозяйке на ее пожелание немедленно пойти в гости к Ольге Андреевне, а голова тем временем была занята поиском объяснений и мотиваций. Да, Ольга Андреевна могла скрыть от директора и письмо, и причину приезда журналиста по вполне объяснимой и банальной причине: завуч сразу поняла, что изложенные в письме факты, это всего лишь “плод воображения ученицы”, и просто пожалела нервную систему немолодой и нездоровой директрисы. По этой же причине она могла попросить Лешку не говорить директрисе об истинных целях его командировки.

Это было неплохое объяснение, и я остался им удовлетворен. Но вот почему Лешка даже походя не спросил директрису о моральном облике физрука, а сразу заинтересовался очаровательной химицей – по-прежнему оставалось для меня загадкой. Неужели все дело тут заключалось в обыкновенной влюбленности, которая иной раз полностью отключает мозги у мужиков?

Глава девятая. Горелая каша

Я решил встретиться с физруком немедленно и, выйдя из подъезда, вынул из кармана листок, на котором директриса набросала схему маршрута к дому Белоносова. Туман, который по-прежнему был плотным и очень сырым, не позволял мне сразу найти такие отправные ориентиры, как “детский сад” и “поликлиника”. И все же я понял, что идти надо в том же направлении, в каком полчаса назад ушла Ольга Андреевна, и откуда я вчера приехал.

Сунув схему в карман, я поднял воротник и, перед тем, как перепрыгнуть большую лужу, кинул взгляд на окно с макраме, которые висели за стеклом словно тяжелые сосульки. Директриса следила за мной, и как только я обернулся, немедленно отпрянула от окна и задернула его шторой. Наверное, она хотела выяснить, в какую сторону я пойду: к химице или физруку.

Мне не совсем понравилась эта слежка, как и неприкрытое желание директрисы свести меня с Ольгой Андреевной. Может быть, она настолько дорожила чистым именем Белоносова, настолько хотела ему счастья, что старалась загнать в постель к Сомовой любого мужика, чтобы создать ей репутацию гулящей бабы.

Конечно, я вполне мог бы вложить свою лепту в создание такой репутации, тем более, что Ольга Андреевна мне весьма нравилась. Единственное, что меня удерживало от решительных ухаживаний, так это то, что всего несколько дней назад с ней спал Лешка, а в точности повторять его маршрут мне не хотелось из-за суеверных и этических соображений.

Я шел в тумане, глядя по сторонам и стараясь не пропустить поликлинику, за которой мне надо было свернуть. Особенность Кажмы – полное отсутствие людей на улице – уже перестала меня удивлять. А густой туман, словно обильный макияж на лице дурнушки, укрывал от моего взгляда мрачные дома с грязными подъездами, разбитые тротуары и ржавые заборы, что уберегало психику от тяжелых впечатлений. Правда, я едва не наступил на лапу какой-то несчастной дворняги, которая неожиданно материализовалась из тумана и доверчиво сунулась мне под ноги. Тощая, серо-рыжего цвета, она стояла посреди лужи, склонив голову, и исподлобья косилась на меня. Взгляд у нее был забитым и добрым, что даже у людей иногда означает одно и то же. Когда у Лешки кончались деньги, а Ирэн, желая его унизить, предлагала всей конторой сходить в ресторан, Лешка смотрел на меня точно такими же глазами. Если бы Лешка был наглее, я с чистой совестью посылал бы его куда подальше. Но мой несчастный компаньон более всего страдал именно от отсутствия наглости, и я, не в силах ничего с собой поделать, давал ему в долг. За это Ирэн ненавидела Лешку еще сильнее. Ведь ей, чтобы вывернуть мне карманы, приходилось прикидываться кошкой и, сладко глядя на меня, мурлыкать: “У тебя есть денюфка?”

Из тумана, словно ржавая баржа, на меня выплыл длинный одноэтажный корпус поликлиники. Следуя схеме, я свернул налево. Асфальт кончился, и я пошлепал по мокрому песку, оставляя на нем свои следы. По обе стороны от дороги тянулись ряды глухих заборов. Все, что было за ними, туман надежно скрывал, и мне казалось, будто я иду по мосту, перекинутому над бездной.

Мне был нужен дом номер сорок. Вот он. Точнее, сам дом я