Сидорский сейчас отмочит еще что-то нахальное или заумное, и как на танке надо вовремя врубить тормоза. – Нечего пялиться.

– Деревянко, – позвал Иван. – Пора, давай на борт!

Катюха отважилась и неловко поцеловала Саню в губы. Он ответил на недолгий поцелуй, смущенно отвел глаза.

В этот момент из избы вышла Татьяна Матвеевна, видно, собрала все силы, чтобы попрощаться с танкистами-освободителями. Она сразу увидела и поняла этот трогательный и печальный момент расставания внучки с мальчишкой-танкистом и по-женски пожалела ее, по себе зная, что за горечью расставаний очень часто не бывает встреч.

Саня опустил руку, которой обнимал Катюшу, второй так и держал гармонь.

– Спасибо, Татьяна Матвеевна, за подарок, – растроганно сказал он, не зная, какие еще слова благодарности говорить при этом. Ему никогда не дарили таких царских подарков. – Просто неожиданно так, такая гармонь, просто замечательная…

Татьяна Матвеевна строго и наставительно произнесла:

– Я дарю тебе ее с одним условием.

– Каким же? – подобрался Саня.

– Ты должен сыграть на ней «Турецкий марш» в день победы на развалинах Берлина!

У Сани отлегло от сердца, уж не хотелось лишаться подарка, ведь загадочная душа благородных кровей бабули придумать могла такое испытание, какое и Иван-царевичу не снилось. Мировая бабка оказалась!

– Обещаю! Как прикатим в Берлин, так сначала «Похоронный марш», а потом и «Турецкий» сыграю!

– А «ливенка» будет тебе оберегом! – добавила серьезно хозяйка. – Моего мужа сберегла в мировую войну на фронте и тебя убережет… Но и ты береги ее как зеницу ока! Что еще тебе сказать…

– Есть беречь как зеницу ока! – весело ответил Саня.

Сидорский не удержался, ну просто без стопоров мужик:

– Как зенитчик окна…

Саня взмахнул прощально рукой, проворно нырнул в люк, уселся в штатное кресло, аккуратно, как нового члена экипажа, положил рядом гармонь.

– Ну что там, командиры, – подал голос Деревянко, – не смеют что ли, драть мундиры фашистского стрелка…

И тут Иван, прижав наушники, получил общую команду от командира роты «вперед», и ему лично быть замыкающим в колонне.

Родин подождал, пока танки, ворочая тяжёлыми задами, выстроились в колонну, и после этого дал команду Саньку:

– Едем замыкающими, держи дистанцию и не отставай!

– Понял, командир!

Он точно так же вырулил к дороге, поддал газу, и позади остались хата, Матвеевна, перекрестившая гвардейский экипаж, Катюха, спустившая платок с головы и от какой-то обиды прикусившая мизинец, тусклый огонек огарка свечи в окошке… Но этой печальной трогательной картины уже никто не видел. На танке по понятным причинам не существовало зеркала заднего вида. Только вперед, и без оглядки! И у каждого осталось свое легкое ощущение мгновений мирной жизни, сравнимое с прозрачным голубым платком, который по воле ветра вырвался из девичьих рук, поднялся ввысь и потом, покружив над рекой, плавно опустился в ее воды.

– Едем только с габаритными огнями! – напомнил Родин.

– Понял, командир!

А у Сани Деревянко еще бушевала в душе стихия деревенского маэстро. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: наш пострел везде поспел! Но для любого исполнителя – главное аудитория. Еще будут для него аплодисменты в окопах! И этот чудесный сон: милая девчонка Катюха, графиня Татьяна Матвеевна и гармонь-фронтовичка! Санька, протри глаза, она твоя, просто чудо! Будет шквал и буря рукоплесканий. А потом его талант увидит целый генерал и заберет в ансамбль песни и пляски армии или даже фронта… Тут Санька понял, что мысли его потекли совсем не в том направлении, потому что о самом ансамбле, как о чем-то мифическом, он слышал четвертинкой уха, ну а главное, они еще не добили тяжелые танки 505-го батальона, или все равно, вместо того лейтенанта с собачьей фамилией он, Санька Деревянко, должен раздавить по земле-матушке не меньше сотни фашистских свиней с собачьими, свинячьими и козлячими фамилиями.

Санька так раздухарился в мыслях о будущих победах, что не сразу и осознал, что впереди-то темь непроглядная, ни задних габаритных огней впереди идущей машины, ни даже жучков-светлячков.

Тут и командир понял свою оплошность:

– Ты чего там, мух ловишь?! Гони, композитор!

Саня и даванул от души, которая уже в пятки ушла; скверная догадка пришла ему в голову, а туда ли они едут…

И чем дальше и больше они наверстывали при гробовом молчании экипажа, тем более становилось ясным, что дела хреновы. В искушенном командирской практикой мозгу Родина печатная машинка особого отдела строчила текст: «нарушив грубо дисциплину марша, командир взвода лейтенант Родин И.Ю. допустил отставание, заблуждение и отрыв от подразделения…» А что далее напечатает жуткая, страшнее, чем железный скрежет траков, машинка особого отдела, думать не хотелось. Эх, да куда ни выведет…

– Командир, можно фары включить, быстрей доедем? – щенячьим голосом спросил Санька.

– Распотрошил бы тебя в семечки, как подсолнух у дороги… Включай, киномеханик! Добавил свету и добавил газу!

Добавилось и на расчетную единицу времени количество ухабов, ям, промоин, а их «луч света в темном царстве» вряд ли бы навлек ударные силы люфтваффе.

А Родин со злобой и тоской от такого переплета думал, по какой, черт возьми, они едут дороге: рокадной или фронтовой. Ежели рокадной, к своим рано или поздно выведет дорожка. А если фронтовая?

И тут на счастье, Санька еще раз поблагодарил всех бабушкиных, царство ей небесное, святых, увидели впереди габаритные огни танка.

– Гаси фары, чучело! Доехали, пристраивайся, – заорал Иван. – И не дай бог, отстанешь…

И Саньке стало так же хорошо на душе, как когда он на сеновале читал стихи любимого романса. И он представил себя на сцене театра освобожденного города, и после обязательных частушек про Гитлера неожиданно прозвучит этот романс. И все зрители: жители города и ребята – однополчане – будут аплодировать, а женщины плакать.

Но это было лишь мгновение. Санька буквально пять метров держал дистанцию, ближе некуда было. К счастью, ехали так недолго. И когда впереди показалась чернеющая стена леса, а огоньки машин, гася скорость, одна за другой исчезали, как за кулисами, Родин по опыту и чутьем понял, что должна быть, по крайней мере, временная остановка. Лес – лучшее место для привала и маскировки: ближайшие кусты и хилые срубленные деревья укроют броню от вражьего глаза.

– Держи дистанцию, – приказал Родин, потому что Саня уже почти на пятки наступал впереди идущей машине.

Саня что-то проворчал неслышное, приотстал, слава богу, сзади никто не подпирал, и этот случайный, спонтанный отрыв от колонны спустя время оценили, осознали как счастливое и спасительное провидение.

– Бляха-муха! – выдохнул потрясенно Иван.

Потому что на поляне развернулся к ним бортом, вне всякого сомнения, немецкий танк, со своими угловатыми формами.