Беспокойная жизнь домов моды еще короче человеческой. Мысль о том, чтобы так рисковать, поднимать клубы пыли, заниматься интригами и требованиями персонала, работавшего там годами, делать новое из старого – все это утомило меня заранее. В то время как наша профессия изначально предполагает новизну. Выходя из Дома «Гастон», я не чувствовал в себе силы воскрешать покойников.

Решительно нет!

Втайне я этому даже обрадовался. Не надо будет разговаривать с Делонгом; не надо заниматься «делами», останусь в своем маленьком мирке, к которому так привязался душой. После стольких суровых лет я держался за свое маленькое счастье.

Не опасаясь грядущих перемен, на следующий день я отправился в резиденцию C.I.C. без особой робости.

Я пришел сказать «нет». Меня ждал месье Буссак. С самого начала этот человек и обстановка вокруг мне понравились: много книг, прекрасная мебель в стиле ампир. Бронзовая лошадь – любимое божество хозяина дома – царила рядом с письменным столом. На стене – гуашь с видом Рима.

А Марсель Буссак? Среднего роста, солидный, с упрямым лбом, волевым подбородком, сухой и четкий в жестах и словах, но улыбка, по-настоящему приветливая, смягчала суровость его черт. Сидя напротив этого знаменитого человека, я вдруг понял, чего же я действительно хочу.

А про себя отметил: этот великий коммерсант разговаривает как культурный и образованный человек. Впрочем, я ведь знал, что он был сыном Жанны Кутюль-Мендес[64] и мужем Фанни Эльди[65], которой я так часто восхищался в Опере. По всей очевидности, он интересовался не только цифрами и лошадьми, о которых я не знал ничего.

Очень скоро я почувствовал, что мы прекрасно можем поладить друг с другом.

Известны случаи внезапного красноречия застенчивых людей.

Я заявил, что не хочу воскрешать «Гастон», а мечтаю создать собственный Дом моды под своим именем, расположенный в том месте, которое я выберу сам. В этом Доме все будет новым: начиная с меблировки и местоположения до настроения персонала. Разве современная эпоха не призывает нас к новому стилю элегантности? С большим самомнением я описывал Дом моей мечты. Он будет маленьким, для узкого круга, с немногочисленными мастерскими, в нем будут работать лучшие портные. Клиентура будет состоять из подлинно элегантных женщин. Я буду создавать модели с виду очень простые, но продуманные до мелочей.

Я считал, что заграничные рынки после долгого застоя в моде из-за войны ждут по-настоящему новых моделей. И чтобы удовлетворить эти требования и поставлять желаемое, нужно вернуться к французским традициям пышной роскоши Высокой моды. Мой Дом не будет походить на образцовый завод, а скорее на мастерскую ремесленника.

Чуть не задохнувшись и потеряв всякую смелость, я замолчал. Мой собеседник слушал меня доброжелательно. Прежде чем проводить меня до двери, он сказал, что мой проект сильно отличается от его собственного и кажется несколько амбициозным, но такая точка зрения интересна и над ней стоит поразмыслить.

Марсель Буссак и Шантийи, 1946

В душе я подумал: он, должно быть, решил, что я в себе абсолютно уверен. Больше всего меня удивило, что, придя сказать «нет», я изложил грандиозный план, который более всего походил на «да».

После нескольких дней неизвестности я узнал, что дирекция заинтересовалась моим проектом. Я был уверен, что ничего не получится, поэтому хорошая новость привела меня в замешательство. Все-таки придется в один прекрасный день объявить Люсьену Лелонгу о моем уходе к Марселю Буссаку, который был к тому же его личным другом.

В какую авантюру я ввязался!

Отступать было некуда. Случай все-таки сыграл свою роль, я и представить себе не мог, что вступлю в переговоры.

Чем мы глубже обсуждали подробности нашего дела, тем разговаривать с моими партнерами становилось все сложнее.

С моей стороны несговорчивость объяснялась не моим самомнением, а надеждой избежать неизбежного. Не выдержав, я отправил телеграмму о разрыве.

И тогда я отправился к прорицательнице мадам Д…, которая предсказала возвращение моей сестры из депортации:

– Соглашайтесь! – приказала она. – Соглашайтесь!

Вы должны создать Дом моды «Кристиан Диор»! Каковы бы ни были начальные условия, завтра предложат несравнимо больше!

После такого уверенного утверждения я согласился или, вернее, смирился. Месье Файоль по телефону после моего отказа попросил некоторых объяснений, что позволило мне возобновить переговоры. Я пересилил все свои сомнения.

Мы с Буссаком легко пришли к согласию. Все разногласия, которые могли произойти между нами, такими разными, были позади.

Наконец я осмелился сообщить Лелонгу о своем уходе. Точнее, я поговорил сначала с мадам Раймондой, она первой приняла меня в этом Доме и стала моим большим другом и надежной советчицей. Я задолго предупредил ее, что веду переговоры с C.I.C., и она твердо решила уйти от Лелонга и помогать мне в этой авантюре.

С 1942 года Раймонда, с ее спокойным взглядом голубых глаз, стала для меня ангелом-хранителем. Заботясь в большей степени обо мне, а не для собственной уверенности, она попросила свою подругу узнать о будущем моего нового Дома другую ясновидящую, которая была окутана тайной и называла себя «бабушка».

Когда ей показали листок бумажки, где я нацарапал несколько ничего не значащих фраз, «бабушка» впала в настоящий транс: «Это будет нечто необыкновенное. Этот Дом произведет революцию в моде!»

Она добавила еще множество других слов, таких чудесных, что мы не хотели и не могли им поверить! Тем не менее эта гадалка подтвердила прошлое предсказание, и я собрался с силами и начал действовать.

Несмотря на обещания Лелонга, на сильную к нему привязанность, я устоял. Меня поддержали мадам Раймонда и мадам Д…! С Лелонгом мы договорились, что я сделаю еще две коллекции, чтобы дать время найти мне замену и ввести его в курс дела. Как я благодарен Лелонгу за то, что он понял меня, принял мое решение, отныне непоколебимое!

Мы расстались спокойно и по-дружески. Но моя спокойная жизнь закончилась.

На смену проблеме, как расстаться с патроном и другом, пришла другая – найти подходящий дом. В огромном Париже мне подходил лишь один, именно такой, какой я описывал Буссаку. За много лет до этого решающего разговора однажды я остановился в изумлении перед двумя небольшими прилегающими друг к другу домами на авеню Монтень, 28 и 30. Мне понравились их сдержанные пропорции, строгая элегантность, отсутствие угнетающей родословной. Мы любовались ими с моим другом, дорогим Пьером Колем[66], который так рано ушел от нас. Пьер, чья картинная галерея дала ему возможность разбогатеть, был первым, кто предложил финансировать Дом моды с моим именем. В тот день перед особняками-близнецами я в шутку воскликнул: «Пьер, если когда-нибудь мы осуществим твой замысел, я обоснуюсь здесь, и только здесь!»