«Если любите Иисуса, любите Церковь! — воззвал он 28 июля, на завершающей мессе, сопровождавшейся проливным дождем. — Не отворачивайтесь от нее из‐за грехов и ошибок некоторых ее членов. Вред, который некоторые священники и монахи причинили молодым и беззащитным людям, наполняет нас печалью и стыдом. Но не забывайте об огромном большинстве искренних и преданных своему делу слуг Божьих, единственное желание которых — служить и творить добро! Сегодня здесь собралось немало священников, семинаристов и мирян, принесших обеты; будьте рядом с ними и поддержите их!» [1420]

Из Канады понтифик полетел в Гватемалу, чтобы канонизировать Педро де Сан-Хосе Бетанкура, «американского Франциска», который триста лет назад посвятил жизнь миссионерству среди нищих, заключенных и путешественников в Центральной Америке. По просьбе Войтылы президент Альфонсо Портильо Кабрера помиловал тридцать шесть приговоренных к смертной казни[1421]. Важный шаг, если учесть, что Кабрера был из одной партии с Риос Монттом, который, как известно, голосу понтифика в свое время не внял. Впрочем, страну при Кабрере захлестывали акции протеста против коррупции, и этот популист, успевший побывать и левым революционером, и христианским демократом, отчаянно пытался удержать власть — отсюда его красивый жест. Тщетно: в следующем году он потеряет пост, а затем и вовсе окажется в руках американского правосудия, обвиненный в отмывании денег через банки США.

Из Гватемалы Иоанн Павел II перенесся в свою любимую Мексику, чтобы там, в санктуарии Богоматери Гваделупской, при стечении немыслимого количества народа, объявить святым Хуана Диего Куаухтлатоацина, индейца, чьи встречи с Мадонной и дали начало санктуарию. Канонизация не прошла гладко: ее предваряло исследование тридцати ученых о реальном существовании Хуана Диего. Сомнения на этот счет зародились давно и вновь ожили, когда в 1996 году их поддержал аббат Гильермо Шуленбург, крепко связанный с санктуарием.

Кроме Куаухтлатоацина, чести удостоились и два сапотека, убитых в XVII веке за приверженность Христовой вере. Их беатификация прошла с участием знатной индеанки, которая по обычаю своего народа окурила Иоанна Павла II дымом в знак благословения[1422].

По возвращении в Рим — новый пример экуменизма: совместная вечерня с лютеранами в соборе Святого Петра, приуроченная к семисотому юбилею со дня рождения святой Бригиты Шведской. А уже через день — служба с бухарестским патриархом Феоктистом, в которой Иоанн Павел II уступил гостю право первым огласить проповедь. Символ веры они зачитали вместе по-румынски.

Шестнадцатого октября, в двадцать четвертую годовщину восшествия на Святой престол, римский папа вновь удивил католический мир, дополнив давно устоявшийся цикл молитв розария. До сих пор эти молитвы состояли из трех частей по пять «тайн»: радостных тайн (касавшихся Рождества Христа и его юности), скорбных тайн (относившихся к его приговору и распятию) и славных тайн (от воскресения Христова до вознесения Девы Марии). Иоанн Павел II предложил своей пастве добавить к ним «светлые тайны», то есть медитации об общественной жизни Иисуса: крещение, чудо в Кане Галилейской, проповедь Царства Небесного, преображение Господне и установление причастия. Хоть в этих событиях и не была явлена напрямую роль Богоматери, говорил он, тем не менее она там присутствует опосредованно. Так он завершил работу, начатую в «Живом розарии» у Тырановского. Так довел до конца дело Гриньона де Монфора, чья книга сподвигла его отдаться марийному культу.

В свое время понтифик уже изумил католиков, издав энциклику о предопределении, будто старые споры, из‐за которых полыхали религиозные войны в XVI веке, не утратили своей актуальности. Наблюдатели и теологи недо­умевали, зачем это понадобилось делать в XX веке. Им, преданным томистам, было невдомек, что мистик Войтыла говорил в энциклике не о прошлом, а о будущем — о том, на какой платформе должно быть восстановлено единство церкви. Вот и теперь, когда в США бушевал острейший церковный кризис, некоторых удивило внимание Иоанна Павла II к таким мелким вопросам, как молитва розария. На самом деле первосвященник как раз и давал рецепт выхода из кризиса, но не юридический, а богословский и нравственный. Хотите жить в мире и справедливости? Помните о жертве Христовой. Он уже отдал за нас жизнь и искупил все грехи человечества. Осталось лишь следовать Его заветам, а чтобы верующие об этом не забывали, пусть в молитве розария вспоминают также и земную жизнь Иисуса[1423].

* * *

Четырнадцатого ноября 2002 года произошло еще одно (которое уже?) беспрецедентное событие в истории папства: понтифик переступил порог итальянского парламента. Принцип отделения церкви от государства на Апеннинах соблюдался строжайше. Даже в ноябре 2000 года, когда римская курия пригласила иностранных лидеров и парламентариев отметить великий юбилей, на это приглашение не откликнулись ни президент Карло Чампи, ни премьер-министр Джулиано Амато (оба — практикующие католики!). Спустя два года во главе правительства стоял уже другой человек (правоцентрист Берлускони), но президент был тот же самый, и на этот раз он прибыл в парламент послушать римского папу. А мэр Рима, не желая отставать от коллег-политиков, за две недели до выступления наградил Иоанна Павла II званием почетного гражданина города. «Я шел к этому двадцать три года. Святому Павлу было легче», — сказал римский папа[1424].

Сорокасемиминутная речь Войтылы потребовала от него напряжения всех сил, а закончилась овацией, хотя далеко не все хлопали ему, пока он говорил. Понтифик постарался избежать вмешательства во внутренние дела Италии, но не мог не обратить внимания на демографические проблемы (намек на аборты) и не призвать к укреплению единства Европы цементом христианства. Депутаты на прощание подарили главе Апостольской столицы миниатюрную фигурку колокола на Вавельском соборе, но вряд ли глубоко прониклись его идеями[1425]. Во всяком случае тот же самый Амато позднее принял участие в разработке европейской конституции, в которой ни словом не упоминались христианские корни западной культуры.

Тринадцатого декабря наступила развязка дела архиепископа Лоу. Бостонский иерарх, который уже неделю сидел в Риме и вел переговоры с председателями различных конгрегаций, наконец ушел в отставку. Его епархия стояла на грани банкротства: адвокаты потерпевших выдвинули иски на общую сумму в сто миллионов долларов. За те два года, что раскручивался скандал, временно или навсегда утратили приходы 250 священников, двое наложили на себя руки, а одного (пресловутого Джегана) убили в тюрьме[1426]. Больше года Лоу обретался в Риме без какой-либо должности, а затем, к возмущению жертв педофилии, сделался архипресвитером собора Санта-Мария-Маджоре — одной из пяти главных базилик католической церкви. Войтыла оставался верен принципу — не сдавать единомышленников. В свое время он спас от судебной расправы Марцинкуса (хотя и отослал его на рядовую должность в США), теперь вот настал черед Бернарда Лоу.