Друзья обнялись.

– Какого черта ты так оделся? – спросил Билли.

– В твою честь, приятель, – усмехнулся Чарльз. – Я так рассудил: если один офицер просит другого стать его шафером, шафер должен выглядеть соответственно. А по правде говоря, я соскучился по мундиру. И по армии тоже.

Из дома вышел Орри, его темный длинный сюртук только подчеркивал его мрачность.

– Преподобный Сакстон приедет в четверть первого, – сообщил он шумной компании на веранде. – Я просил его явиться пораньше. Он ведь известный пьяница, наверняка захочет сначала выпить.

Все засмеялись. Купер снял с крыши кареты небольшой, обитый кожей сундучок, в который Билли сложил револьвер, мундир и кожаную сумку с письмами, поставил его на землю рядом с Бретт и вытер вспотевший лоб.

– Как там матушка? – спросила Бретт Орри.

– Все так же. Я ей трижды объяснял, что ты выходишь замуж. Каждый раз она делала вид, что поняла, но на самом деле не поняла ровным счетом ничего.

Джуда запрыгал на месте, указывая рукой:

– Кто-то едет!

И действительно, по аллее между огромными деревьями, поднимая облако пыли, катил экипаж.

– Эштон, – сказала Бретт без особой радости, как заметил Билли.

Лихо развернувшись и взметнув еще одно облако пыли, карета с тихим звяканьем остановилась за спиной Купера. Гомер, сидевший на высоком кучерском месте, бесстрастно оглядел группу белых людей на лужайке. С задней подножки торопливо соскочил Рекс, чтобы открыть дверцу для Эштон и ее мужа.

Поздравления Хантуна были сухи и слишком казенны. Зато Эштон с преувеличенным восторгом бросалась от сестры к Билли, по очереди обнимая их и одаривая очаровательными улыбками.

– Как же я за вас рада! – воскликнула она. – Могу сказать это с полным правом как замужняя дама.

Ее глаза сияли, как хорошо отполированные драгоценные камни. Билли не мог понять, что она чувствует на самом деле, но, вспомнив об их прошлых отношениях, покраснел, когда она прижалась щекой к его щеке. А Эштон как ни в чем не бывало выпятила губки и громко, смачно его чмокнула. Купер заметил, как Гомер бросил на свою хозяйку злобный взгляд. Интересно почему?

Чарльз чиркнул спичкой по белоснежной колонне, на которой, к заметному неудовольствию Орри, остался след. Билли кивнул на длинную темно-зеленую сигару в зубах друга:

– Когда это ты успел подхватить привычку моего брата?

– С тех пор, как вернулся домой. Надо же как-то убивать время. Конечно, я бы предпочел подраться, только вот не с кем.

Это была неуклюжая попытка пошутить, совсем неуместная, тем более после недавних трагических событий в Чарльстоне. Никто не улыбнулся. Окруженный молчанием, Чарльз покраснел и принялся усиленно выдувать кольца дыма.

– Идемте, ну же! – вдруг защебетала Эштон, подхватив Билли и Бретт под руки. – Вы разве не хотите есть? Я просто умираю с голоду. Наверняка в доме что-нибудь найдется… – (Орри кивнул.) – Ведь сегодня такой волнующий день! Главное событие вашей жизни! – С этими словами она утащила их в дом.

Чарльз еще немного постоял на веранде, когда все ушли. Он никак не мог отделаться от недоумения, мучившего его. Румянец, восторги, неподдельная радость – все говорило о том, что Эштон действительно была счастлива за сестру. Но почему же тогда у него возникло это странное тревожное чувство?

Будто все это не что иное, как спектакль.

Дневная жара окутывала Мадлен сонным теплом. Она только что вернулась с кухни, где следила за приготовлением пряного окорока к ужину. Служанки говорили, что погода сегодня чудесная и на улице довольно прохладно, но почему же тогда она так потеет?

Джастин ворчал на нее, когда она жаловалась на жару. В последние несколько лет такие приступы случались с ней чаще обычного. Может быть, что-то не так со здоровьем, предполагала она. Однако всерьез задумываться об этом ей было лень, к тому же все время хотелось спать.

Медленно спускаясь по ступеням веранды Резолюта без какой-то определенной цели, Мадлен попыталась вспомнить, где сейчас муж. Ах да! Он хотел поупражняться в стрельбе из своего старого мушкета. Джастин очень серьезно относился к службе в Гвардии Эшли и не раз с восторгом говорил ей, что уже через несколько недель сможет наконец пострелять по настоящим мишеням.

– …Уже пора?

– Почти. Через час или около того она должна прислать записку.

Одно из окон кабинета было открыто. Мадлен остановилась в трех футах от него, чтобы послушать разговор. Голоса она узнала почти сразу. Это были племянник Джастина Форбс и его противный тощий приятель Престон Смит. Они приехали утром совершенно неожиданно. Почему Форбс не проскакал еще десять миль вдоль реки до плантации своего отца, он объяснять не стал. Ей вообще в последнее время мало что объясняли, относясь к ней как к предмету домашней обстановки. Впрочем, обычно ей и так было все равно.

Однако на этот раз грубые и какие-то ужасно нервные интонации их голосов все-таки сумели пробиться через то вялое, притупленное состояние, в котором она теперь чаще всего пребывала. Кажется, Форбс сказал «она». Но почему вдруг какая-то женщина должна присылать в Резолют записку? – недоумевала Мадлен. Чтобы назначить свидание?

От этого предположения Мадлен отказалась сразу, как только услышала вопрос:

– Пистолеты готовы?

– Да.

– Пороховницу наполнил?

– Да. Надо будет поаккуратнее заряжать. И в одно непременно недосыпать.

– Точно подмечено.

Оба засмеялись, смех был резким и жестоким. В голове Мадлен, словно крошечные тикающие часы, вдруг забился страх.

Она с силой моргнула несколько раз. То, что здесь затевалось, требовало ее внимания. Ее полного внимания. Она переступила с ноги на ногу. Половица тихо скрипнула.

– Форбс, ты слышал?

– Что?

– Вроде кто-то прошел. Может быть, снаружи?

– Я ничего не слышал.

– Ты просто не обратил внимания.

– Ладно, иди проверь, если боишься, – хихикнув, предложил Форбс.

Мадлен, чувствуя, как закружилась голова, прижала потные ладони к белой стене. Солнечный свет, сочившийся сквозь гирлянды испанского мха, бросал на ее бледное, исхудавшее лицо пестрые тени.

– Да ладно, – устыдившись, пробормотал Престон. – Наверное, кто-нибудь из черномазых.

От огромного облегчения Мадлен едва не упала в обморок. Оттолкнувшись от стены, она как можно тише подобрала юбки и крадучись прошла к концу веранды, подальше от открытого окна. Слова заговорщиков о записках и заряженном оружии каким-то чудом все-таки смогли пробиться сквозь ее затуманенный разум, но теперь, чтобы узнать больше, она должна встряхнуться во что бы то ни стало. Задача была не из легких – ленивое безразличие вновь наплывало на нее.