она. — Вы все можете сойти на берег, но твои люди подождут здесь. Заодно, пусть выгрузят те мелочи, что ты привез с собой — они станут платой за потраченное на тебя время. Мы же с тобой побеседуем внутри.

Не говоря больше ни единого слова, она зашагала в сторону поместья. Мужун Фу, ловко выпрыгнув на пристань, двинулся за ней, пройдя меж расступившихся служанок. На его лице промелькнула едва уловимая тень довольства, вмиг сменившаяся покаянной грустью.

* * *

— Рассказывай, — повелительно бросила Ли Цинло, стоило дверям главной залы поместья закрыться за спиной Мужун Фу. — Когда именно исчезла Янь-эр, и что взяла с собой? Кто из твоих людей видел ее последним? Говори, сейчас же, — ее тон более приличествовал обращению к какому-нибудь прислужнику, но это ничуть не смутило наследника Мужунов.

— Позвольте, я заварю чай, тетушка — нам обоим не помешает взбодриться, — почтительно промолвил он. Женщина безразлично махнула рукой, и Мужун Фу прошел к стоящему на одном из столов чайному прибору.

— Мы хватились Юйянь около четырёх дней назад, — заговорил он, взяв в руки поднос с чайником и чашками, и направляясь к очагу. — Вместе с ней, пропала лошадь, и некоторое количество дорожной еды, весом не больше пары цзиней…

Госпожа Ван сидела к очагу спиной. Взгляд ее, полный снисходительного презрения, был направлен куда угодно, кроме как на Мужун Фу. Когда мужчина прошел мимо нее, женщина и не подумала обернуться, что и позволило наследнику Мужунов без спешки и шума поставить поднос с фарфором на пол, не прекращая речи, вынуть из-за пояса веер, и, одним длинным шагом преодолев расстояние до сидящей Ли Цинло, ударить, точно и безжалостно, прямиком в основание черепа. Женщина бессильно обмякла, и опустилась на стол, словно ее сморил внезапный сон. Мужун Фу, подумав, снял с нее перевязь с мечом, и, распахнув окно, зашвырнул оружие далеко в воды озера. Затем, он вышел на двор, извлек из-за пазухи сигнальную хлопушку, и, воткнув в землю ее недлинный держатель, поджег фитиль. Хлопушка с громким шипением рванулась ввысь, и взорвалась в яркой вспышке; в тот же миг, Гунъе Гань, мирно беседовавший на пристани с одной из служанок, рванул меч из ножен, и, продолжая движение, рубанул собеседницу поперек груди. Девушка рухнула, обливаясь кровью, а воины семьи Мужун, обнажив клинки, набросились на ее товарок. Видя успех первого удара своих соратников, Мужун Фу довольно кивнул, и двинулся к берегу озера, намереваясь присоединиться к братьям по оружию.

Защитницы Дома Камелий потеряли двоих, прежде чем была поднята тревога, и берег Тайху заполнился юными воительницами в белых одеждах. Воины Мужунов, вместе со своим подоспевшим старшим, вмиг оказались в окружении, и взбешенные мечницы уже готовы были наброситься на предательских гостей, как над поместьем прозвучал дребезжащий смешок, и задние ряды служанок госпожи Ван буквально смело сокрушительным градом пальцевых и рукопашных техник. В бой вступили союзники Мужун Фу.

Неустрашенные, юные мечницы повернулись к новому врагу — их числа все еще хватало, чтобы сразиться одновременно со всеми. Клинки охранниц Дома Камелий скрестились с оружием воинов семьи Мужун, и хищно потянулись к плоти странно выглядящей троицы — двух старцев и женщины. Едва ли не сразу же, превосходство немногочисленных вторженцев над противостоящим им небольшим войском защитниц стало очевидным. Мужун Фу без труда отражал сыплющиеся на него удары мечей, а ответные атаки веером разили служанок госпожи Ван наповал. Воздух перед двумя престарелыми воинами — сухоньким длинноволосым старичком в халате с воротником из перьев, и скрюченным старцем в медной маске, — гудел и стонал от наполнивших его техник ци, стремительных и могущественных. Спутница двух старцев сражалась без оружия, но ни в чем не уступала своим вооруженным противницам — от точных и сильных ударов ее ладоней, воительницы Дома Камелий разлетались сухими листьями.

Служанки госпожи Ван падали, одна за другой, под ударами техник ци двух старцев, веера Мужун Фу, и мечей его спутников. Четверо доверенных прислужниц, соединившись, сумели потеснить семью Мужун, но ненадолго — длинноволосый старец в перьях одним длинным прыжком вознесся над полем боя, и с его рук сорвалась струя сине-зеленого пламени, охватившая четверку разошедшихся воительниц. Стоило лишь зеленоватым огненным языкам коснуться их тел, юные мечницы без сил попадали на мгновенно истлевшую траву, и не издали ни звука, даже когда их кожа начала обугливаться и течь, словно воск, от адского жара, а глаза закипели в глазницах. Жуткая молчаливая смерть сильнейших из них окончательно сломила дух защитниц Дома Камелий, и вскоре, все было кончено — в живых на поле боя остались лишь воины семьи Мужун, и их союзники.

— Мужун Фу! — раздался над заваленным трупами двором дикий, надрывный вопль. — Тварь! Выродок! Как ты посмел⁈

Госпожа Ван, бледная, с красными от лопнувших сосудов глазами, на непослушных ногах приблизилась к устроенному вторженцами побоищу, и остановилась, чуть пошатываясь.

— Ты напал на меня исподтишка, и вырезал всех моих прислужниц, поганый недоносок, — выдавила она, ошеломленно глядя на учиненное ее племянником. — Ты что, ума решился? Каждый бродяга из тех, что восхваляли тебя, проклянет твое имя, узнав о том, как ты напал на собственную семью…

Ее обвиняющая речь оборвалась громким хрипом — веер Мужун Фу, коротко прошипев потревоженной змеей, полоснул ее по горлу, и Ли Цинло, захлебываясь кровью, повалилась на траву. Ее глаза, вылезшие из орбит, до последнего смотрели на убийцу с искренним неверием. Молодой воин с безмятежным видом отряхнул веер, и сложил его щелчком пальцев.

— Никто не узнает об этом, дорогая тетушка, — слова наследника Мужунов истекали ядом. — Никто, кроме моих друзей, что пришли сюда со мной, и, конечно же, Яньло-вана. Будь любезна пожаловаться ему обо всех моих прегрешениях до единого, прежде чем отведаешь Супа Забвения[1], ты, напыщенная, безмозглая, сварливая тварь, — зло оскалившись, он сплюнул на остывающий труп женщины. Его соратники ошеломленно глядели на своего старшего.

— Господин, — нарушил молчание Гунъе Гань. — Вы… это… ведь вы и госпожа Ван — родичи… — он осекся под пристальным взглядом Мужун Фу.

— Не ты ли, Гань, какие-то месяцы назад попрекал мне тем, что я недостаточно усерден в достижении цели моей семьи, и не стремлюсь пожертвовать ради нее ненужными излишествами? — с обманчивым спокойствием спросил молодой мужчина. — Я прекрасно помню тот разговор наедине, и его причину. Проходя по рынку, я услышал трели соловьев в лавке птичника,