— как редкость — бескорыстен. <…> Он служил с душой, а не ради чего-то», «был предан Сталину, но еще больше верен идеям юности», — говорит А. Кондратович, повествуя в дневниках о том, как натерпелись «новомирцы» от своего куратора из ЦК. Да и А. Твардовский, который был с П. на ты и в отношениях дружелюбно-враждебных, нет-нет да и отзовется в дневниках о «дяде Митяе» вполне сочувственно[2345].

Однако, — вспоминает «Поликарпия» Л. Лазарев, — «нюх у него был отменный»[2346], так что какая уж тут дружба. «Чего ждать от Поликарпова, какого добра, если он в узком застольном кругу, как передают, однажды не сдержался, прорвался и с великой горечью сказал: „Солженицын и Твардовский — это позор советской литературы“»[2347]. Таким П., кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верхового Совета СССР, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, и ушел из жизни на Новодевичье кладбище — ничем добрым не запомнившись и с репутацией «злого гения литературы»[2348], какую уже не переменить.

Полянский Дмитрий Степанович (1917–2001)

Литературные вкусы и эстетические пристрастия властителей послесталинской эпохи гадательны. Известно только, что К. Ворошилов покровительствовал батальной живописи и балету, Д. Шепилов обожал оперу и оперетту, Л. Ильичев коллекционировал картины русских и советских художников, А. Микоян протежировал театру на Таганке, тогда как П., отвечавший в Политбюро по преимуществу за сельское хозяйство, остался в памяти скорее анекдотом, который дважды (и с существенными разночтениями) рассказал С. Довлатов.

Вот «Соло на ундервуде»:

Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным.

В частности, он сказал: — Недавно была свадьба в доме товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю…

Затем он сказал: — Как уже говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали этот… как его?.. Шейк. По-моему, это ужас…

Наконец он сказал: — Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти… как их там?.. Барды. Пели что-то совершенно невозможное…

Тут поднялась Ольга Берггольц и громко сказала: — Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба — крупнейший источник познания жизни для вас!

В «Невидимой книге» вместо «как их там?.. бардов» упоминается некий «молодой поэт», чьи стихи Никите Сергеевичу показались «слишком заумными», а реплику будто бы подает не дерзкая О. Берггольц, а смиренная В. Панова. Но это бы ладно, тем более что существо истории подтверждает и Е. Кумпан со ссылкой на рассказ все той же В. Пановой:

Разговором овладел Хрущев. Он недавно «ходил в народ» и делился с присутствующими своими впечатлениями. «Ходил в народ» генсек не очень далеко: он побывал на свадьбе у детей (дочери… сына — не помню) товарища Полянского. Анализируя увиденное — поведение молодежи, собравшейся там, их разговоры, их вкусы, мечты и чаяния — генсек то склонялся к оптимистическим выводам, то наводил критику, но!.. Обобщая приобретенный опыт, он смело распространял свои впечатления на весь Советский Союз. На что Ольга Берггольц громко высказалась в том духе, что «свадьба у товарища Полянского как зеркало нашей эпохи и мощный критерий для представления о жизни, быте и состоянии умов советского народа в целом!»[2349]

И вторая новелла, опять же свадебная. Ольга, дочь товарища П., после недолгого романа с Н. Михалковым вышла замуж за Ивана Дыховичного, актера Театра на Таганке, — то ли, по одним свидетельствам, в августе, то ли, по другим, в декабре 1971 года (Википедия сообщает, впрочем, что сын у них родился еще в 1970 году). И свадьба эта, — гласит интеллигентский фольклор, — стала действительно исторической, так как на ней то ли молодежь крутила магнитофонные записи песен А. Галича, то ли их пел В. Высоцкий, на пирушке действительно присутствовавший.

Вот тут-то, услышав возмутительные песни про Клима Петровича Коломийцева, товарищ П., «не успев еще сильно захмелеть»[2350], будто бы рассвирепел. Настолько, что, — как рассказано в книге М. Аронова, —

на следующий день позвонил главе московского горкома Гришину: «Виктор Васильич, почему ты в московской писательской организации держишь антисоветчика?» Гришин расценил этот вопрос как руководство к действию, сразу же позвонил на улицу Воровского, в Союз писателей, и через неделю Галича исключили.

Так ли было? Да кто ж его знает, вариантов свадебного сюжета десятки, и все они спорят друг с другом, но, — по словам современников, — самому А. Галичу эта байка нравилась. И когда Дыховичный постарался ему объяснить, что злополучная свадьба никакого отношения к гонениям на Галича не имела, тот будто бы ответил: «Вань, да понятно, что все это ерунда. Но согласись, что ерунда красивая».

Не так ослепительно красивы, хотя тоже неясно, достоверны ли свидетельства о том, что, — рассказывает А. Ежевский, коллега П., — «очень любил Дмитрий Степанович бывать на концертах Кубанского и Оренбургского народных хоров»[2351], покровительствовал А. Софронову, — как вспоминал А. Турков[2352], «действительно, — по утверждению Н. Молевой, — отстаивал в Политбюро интересы русской партии»[2353], и даже, в Сети можно и такое встретить, уже будучи сосланным на посольскую должность в Японию, якобы добился публикации в журнале «Наш современник» (1979. № 4–7) рискованного романа В. Пикуля «У последней черты».

Впрочем, если убрать совсем уже очевидные фейки, сама повторяемость намеков на близость товарища П. к русопятам подводит к мысли, что И. Шевцов, может быть, не во всем лгал, называя П. своим близким другом:

Он сам позвонил мне после разгромных рецензий на «Тлю», пригласил к себе в Кремль (он был первым заместителем Председателя Совета министров, и кабинет у него был в Кремле). Я приехал, он обнял меня и говорит: «Великолепный роман вы написали». Подружились мы. Я стал бывать у него в Кремле дважды в неделю — просто разговаривали, спорили.

И до того, знаете ли, доспорились, что, — продолжает И. Шевцов, —

потом Брежнев (не в последнюю очередь из-за дружбы со мной) Полянского вначале перевел в министры сельского хозяйства, затем отправил послом в Японию, а после в Норвегию, а потом и вовсе — на пенсию в шестьдесят с чем-то лет. Встретились мы, когда он из Осло вернулся, и говорит мне Полянский: «Ну что, Иван, прав ты был: тля победила»[2354].

Как бы то ни было, личные симпатии товарища П. большой пользы не принесли, кажется, ни И. Шевцову, ни тем, кого принято было объединять в некую «русскую партию», а про его след в оттепельной культуре говорить вообще смешно. Зачем же говорим?

Затем, что в те дни именно такого рода слухи о сиятельных вкусах муссировались в учрежденческих курилках и