– А что? – молвил НетСурьез. – У нас ядерно-магнитный резонанс в К-триллионных НПВ-барьерах. Природа так тоже не умеет. Не хуже проволоки.

– Во-от! Вы все поняли. Время, которое в нас, – время творцов и работников. Оно всегда молодое. На то мы и люди, чтоб превзойти. Так что вперед! Всё-всё-всё!.. – защитительно поднял академик руки в направлении приблизившегося с решительным лицом и сжатыми губами Бурова. – Я их завел. Теперь у них все получится.

Он отошел.

Время разговоров действительно кончилось.

7

Все было как в лаборатории. Той же формы заостренные электроды нависали над пятнышком Аскании-2, исходной кучей вещества. Только гораздо крупнее, чем на стенде. Те же напряжения подавались на них. Только еще выше. В автоматику, в компьютерные программы был записан найденный режим Дробления.

Все было так, да не так – из-за иных количеств. Количества имеют склонность по известному закону переходить в качества, причем далеко не всегда в те, какие хотелось бы иметь; чаще наоборот.

Опасностей было три; все знакомые, со всеми работали – но теперь они многократно усилились. Внизу был не стенд, а полигон, пространство под тысячекилометровый Материк – и на нем Дроблением, по НетСурьезу, этот Материк был должен образоваться. Седьмой для этой планеты.

Опасность 1

Одну сторону экспериментального риска: что возникший Материк вдруг неконтролируемо распространится на все свои тысячу двести физических километров с запада на восток и на девятьсот пятьдесят с севера на юг, сотрет с лица Земли все, что находится на этих пространствах сейчас, начав с самого института и города Катагань, – они предусмотрели и отработали. Ради этого пожертвовали Асканией-2.

С четырех краев Внешкольца на полигон целились плоскозевные ЛОМы-миллионники, растерзавшие «открытку» монстры; при первых признаках такого расползания они автоматически выпустят плоские НПВ-языки с высоким К, захватят каждая свою четверть всего, что будет на полигоне, – и нету. Потом их поднимут на крышу, где и выплюнут с содержимым через систему ГиМ в Шар, в МВ. Как на свалку. Теперь они были заряжены К-пространством под верхний предел.

О том, что в этой операции НПВ-искажения теперь не пощадят и сектор Внешкольца, и Капмостик над ним, находящиеся там старались не думать.

Опасность 2

Опасались и неконтролируемого выброса энергии. Ведь твориться будет то, что содержит ее, можно сказать, под завязку, mс². («Если уж точно, то не mс², а mс², поделенное на 8640³! – возражал, осаживал всех НетСурьез, который очень ревниво воспринимал и скепсис, и преувеличенные опасения. – Это почти в триллион раз меньше!») Но ведь и этого, если честно, хватало для загробной жизни. Вполне.

Решение было то же: Ловушки-монстры. Мир они спасут, экспериментаторов нет.

Опасность 3

Не исключали, что Д-Материк (теперь его стали именовать так) из-за отклонений в режиме если не первого, то второго Дробления, окажется сильно радиоактивным; такой тоже никому не нужен. Да, в лаборатории подобное одолели, а здесь – кто знает. На этот случай угловые Ловушки-монстры были запрограммированы на автоматическое включение по датчикам радиации. Автоматическое – должны сработать, даже если не уцелеют экспериментаторы.

В

Имерек Имярекович НетСурьез (Любарскому вдруг пришло в голову, что это, ей-богу, неплохое противопоставление иностранным именам, пред которыми любит склоняться научный обыватель: всяким Ландау – Лифшицам, Фихтенгольцам, Ребиндерам, Бернардосам… Это как-то действительно более по-славянски; мудрые у нас, как и у индусов, немного муни, молчальники, на глаза не лезут) включил на пульте свою автоматику. Миша ассистировал у контрольной панели. Всем остальным на мостике и до того делать было нечего, только болеть, сопереживать, а сейчас из соображений безопасности лучше было убраться подальше, в укрытие; но как это уйти – от такого! Стояли, смотрели, затаив дыхание.

…Хоть на Капмостике время было ускорено в шесть раз против земного, все равно на уловление нужного – чтобы взять системой ГиМ-3 и верхними Ловушками «молодое время», из первого миллиарда лет шторм-цикла, в распоряжении людей, приборов и автоматов было две десятых секунды. И необходимо было попасть в эти две десятых, да еще не из любого шторм-цикла, какой начнется там, в немыслимых физических киломегапарсеках отсюда, над их головами, – а из нечетного. Ясно, что справиться с такой задачей могла только электронная автоматика. Людям оставалось следить, чтобы она была включена и защищена от внешних неожиданностей.

А над тем, что произойдет в этом К-триллионном пространстве-времени под электродами НетСурьеза на полигоне, уже не была властна и автоматика. Просто должен был произойти сам собою многократно исследованный и проверенный процесс. Правда, соотносящийся с тем, как он протекал на стенде, как горение спички с пожаром бензохранилиша.

И все это – только первая ступень.

Рациональное безумие исследователей: не делать задуманное – будешь чувствовать себя серяком и слабаком, исполнить – можешь пропасть сам и погубить других. Впервые чувства, которые сейчас охватили собравшихся на Капмостике, пережили летом 1946 года в пустыне Аламогордо наблюдавшие первый атомный взрыв: не было уверенности, что пробудившаяся цепная реакция не пожрет все вещества Земли.

8

Продвинувшийся по каналу из кольцевых электродов К-триллионный объем из МВ сверкнул молниеподобно, сине-бело озарил сверху и справа все предметы и лица людей. И – вместе с ним из буровских динамиков прозвучал гром! Даже вроде чуть раньше и даже не гром, во всяком случае не тот, что мы слышим за тучами в грозу – музыкальней. Для знатоков музыки это было что-то подобное началу фортепианного концерта Грига: нарастающий крещендо грохот литавр и барабанов – и над ними возносится звонкий вскрик фортепьяно. Но по громкости звук был ближе к грозе, чем к концерту; децибел на шестьдесят.

Пятачок кучи веществ на полигоне бывшей Аскании-2 уменьшился, одновременно голубея и накаляясь ослепительно, в точку. И нет его; от точки и света более нет, только воспринимаемый кристаллическими детекторами рентген – все излучение сместилось в него. Сначала мягкий, потом, судя по резкому треску, и жесткий. Они готовы к этому, знают, что не облучатся, не успеют.

И… из динамиков, но более из тех, что по периметру Внешкольца, а не верхних, снова пошла музыка. Высокая, даже торопливая скрипичная вязь мелодий, ритмы скрипичных же альтов – что-то моцартовское, от его «Ночной серенады», и мендельсоновское.

Этого не ждали. Они слышали, как звучит Меняющаяся Вселенная, именовали это «музыкой сфер», хотя там было куда больше шумов и тресков в перемешку с редким невнятным пиликаньем, чем мелодий и ритмов. А теперь звучала подлинная музыка – едва ли не более гармоничная, чем у великих композиторов.