Доктор Енсенуан устало раскинул крылья, и Вероника с сэром Саймоном примостились поблизости. Девочка начала очень быстро засыпать, даже несмотря на то, как хотела есть. Но сквозь сон она еще слышала, как говорят рыцарь-лягушк и волшебник-лебедь:

– Я не спрашивал. А была у тебя семья?

– А ты думал? Конечно! Мои книги! И библиотечные книги! И еще книги, которые…

– Эх. Так вот почему ты формулу мою не знаешь.

– Я знаю все формулы! – Лебедь даже зашипел тихонько.

– Какой ты странный… потише, ну. Девочку растревожишь.

Вероника уснула. Она не видела, что еще больше побелело черное перо от звуков лягушачьего голоса. И не слышала, как грустно шумят черные деревья Хрустального леса.

На следующий день было тепло и солнечно, так что Вероника совсем забыла об усталости. У нее почти ничего не болело; она первая проснулась, нарвала черники и даже поймала немного мух, жирных слизняков и прочей вкуснятины для своих друзей. Ей отчего-то стало хорошо. Приключение опять начало нравиться. Она удивлялась самой себе, но когда проснулись и заулыбались профессор и рыцарь, – перестала. Дело ведь не в том, какое приключение. А в том, с кем его делишь.

Снова они отправились в путь. Лес был все такой же дремучий, и так же назойливо цеплялись за Вероникины волосы ветки. Но отовсюду лился нежный солнечный свет, и от этого легче было идти. Сэр Саймон запел старинную рыцарскую песню. Он пел красиво, как ни одна лягушка во всем Темном мире. Вероника заслушалась и неожиданно подумала с тоской и даже завистью: «Жаль, я не принцесса. Если бы меня кто-нибудь так искал и любил». Но потом она подумала, что, чтобы тебя любил такой рыцарь, как сэр Саймон, недостаточно быть принцессой. О той, кого заперла в Хрустальном лесу Маи, говорили столько славного: была она и умница, и художница, и радость родителей. И не понравилось Маи, как принцесса изобразила ее, а ведь принцесса просто увидела дыру у колдуньи в груди. Так бедная принцесса и стала пленницей, и не просто пленницей. Все забыли даже ее красивое имя. Может, Веронику тоже полюбит какой-нибудь рыцарь… да, наверняка. Просто нужно подождать.

И еще побелело перо. Оно было белым уже наполовину.

А потом лес вдруг закончился. Растаяли последние деревья, и в то же мгновение зарядил косой дождь. Просто разом затянулось все небо, и ливень злобно зашипел на пенящееся серое озеро. Оно тянулось там, впереди. Сэр Саймон открыл рот и поднял лапку к груди. Но ничего сказать он не успел, а успел только тихо, испуганно квакнуть.

На краю берега стояла колдунья Маи.

Она была в белом, она была черноволоса, а глаза ее были фиалковые. О, она была необычной; наверное, это стоило ей колдовства, какое и не снилось другим ведьмам. Она завораживала, и завораживающим был ее острый взгляд.

– Вас двоих я видела, – сказала колдунья и посмотрела прямо Веронике в лицо. – А кто же ты, моя… землячка?

Веронике стало холодно от этого слова – так, что она прогнала страх, выступила на два шага вперед и сердито заявила:

– Нет тебе места в нашем городе. Ты нам не землячка! Отдай принцессу!

Колдунья засмеялась, ничуть не обидевшись.

– Мерзкая маленькая нахалка, – пропела она. – Из тебя получится хорошенький куст чертополоха. Или репейника. Или…

– Отдай принцессу, Маи!

Это грозно проквакал сэр Саймон, прыгнув вперед. Прекрасная колдунья смерила его взглядом, поморщилась и бросила:

– Что? Да ты даже имени ее не знаешь. Вечно вы, глупые существа-мужчины, гонитесь, не зная за чем. Ну, милый лягушонок?

Вероника была уверена, что она не права. О похищенной принцессе и правда помнили всё, кроме всего-то одной вещицы – ее имени, такого звонкого, нежного. Но сэр Саймон…

– Я слышал его во сне, слышал… – Но как же беспомощно звучал его голос.

Колдунья Маи улыбнулась:

– Так назови.

Сэр Саймон молчал. Он вспоминал, весь ушел в память и потерял осторожность. Колдунья Маи подняла с земли булыжник и швырнула в него.

– Не смей! – взвизгнула Вероника и бросилась вперед.

Но раньше нее с колдуньей поравнялся лебедь, и, шипя, раскинул крылья, и забил ими что есть сил. Еще он, кажется, ущипнул Маи за ухо, потому что она вскрикнула и впилась когтями ему в горло:

– Ах ты, вонючий. Скользкий. Мерзкий. Белый…

При каждом слове она встряхивала заколдованного волшебника и все сильнее сжимала пальцы, а дождь хлестал и хлестал. Бил он и по щекам Вероники, цеплявшейся за белое колдуньино платье. Вероника слышала, как хрипит бедный доктор Енсенуан; ей было очень страшно, и она дергала, дергала ткань, пытаясь дотянуться до рукава.

– Да уйди же ты, глупая девчонка!

Колдунья ударила Веронику коленом в живот и швырнула в озеро. Вода оказалась горькой, тяжелой и липкой, как испорченная манная каша. Вероника захлебнулась, ушла по самую макушку, но испуганно распахнула глаза, ощутив, как что-то еще и схватило ее за руку. Что-то, так похожее на пальцы, что Вероника закричала бы, будь у нее воздух. Девочка повернула голову и увидела бледное лицо в обрамлении рыжих волос – ярких, знакомых медово-рябиновых кудрей. Вероника знала: эти кудри принадлежали…

– ИЗИЛГУР!

Имя всколыхнуло воду. Веронике, которая потихоньку лишалась чувств, показалось, что даже разрезало. Такие мелодичные буквы, такие кружевные…

– Изилгур, прекрасная Изилгур…

Все тише звучал голос в ушах Вероники. А потом чьи-то руки подхватили ее и понесли. Бедная путешественница так и не смогла потерять сознание, хотя лучше бы потеряла. И это было бы еще одним хорошим уроком о том, как скверно убегать из дома с незнакомцами. Но нет.

Дождь лил. Колдунья Маи исчезла. Наверно, она довольно наблюдала, став тенью. Ведь она уже сделала все, что хотела. Заколдованная принцесса с девочкой на руках прошла мимо плававшего в воде трупа лебедя на берег, к полураздавленной булыжником лягушке. Здесь она опустила Веронику. Ее нежно-серые глаза остановились на маленьком существе, повторившем:

– Моя прекрасная Изилгур…

Вероника, кинувшаяся к сэру Саймону, успела почувствовать последний удар крошечного сердца. Изилгур задрожала.

– Ох, девочка… зачем же ты привела их меня спасать?

Вероника ничего не ответила принцессе. Повернулась и побежала в лес.

В лесу дождь сразу кончился, зато вернулись колючие ветки. Но Вероника бежала, долго-долго, спотыкаясь, падая и глядя куда-то в пустоту перед собой. Вероника плакала, и ее